Сладкая опасность
Шрифт:
– Ну, что же вы? – обратился Рахав к любовникам и с жестокой улыбкой резко вытянул вперед обе руки. – Это ваш шанс. Бегите!
Феми, всхлипывая, поднялась на ноги и пробралась между повелителями к Ёсиро. Взявшись за руки, они вдвоем побежали по полуразрушенному Колизею, а с обеих сторон над ними, не отставая, неслись глумливые духи. Некоторые повелители злорадно улюлюкали, наслаждаясь зрелищем.
– Эй, ты! – Взгляд Рахава выхватил из толпы стоящего с краю молодого испа с луком за плечом. Тот с каменным лицом вышел вперед.
– Убей обоих, – приказал Рахав.
Исп стиснул зубы и, мгновение поколебавшись, кивнул. Вытащил стрелу из висевшего за спиной колчана, положил на тетиву.
– Сейчас уйдут, болван! – закричал ему Сонеллион.
Исп не спеша навел своё оружие на бегущих, сконцентрировав до предела зрение и слух. Кадык юноши дернулся, выдавая попытку нервно сглотнуть; затем он выпустил из лука стрелу, а через секунду – вторую.
Обе попали точно в цель. На пару мгновений в Колизее воцарилась мертвая тишина. Феми и Ёсиро рухнули замертво друг на друга, так и не разжав руки, а стрелок в изнеможении опустил лук и с поникшей головой вернулся в толпу.
– Это еще что такое? – возмутился Фамуз, повелитель смертоубийства. – Раз-два – и готово? А потеха где?
– Тише, Фамуз, – хохотнул Рахав. – Трудно рассчитывать на большее, когда пользуешься услугами испа. Пусть, – тут он заговорил громче, так что его голос был слышен даже в задних рядах толпы исполинов, – это послужит всем вам предостережением. Вы существуете только для одного – дабы вводить во грех род людской. Кто смеет отлынивать, теряет право находиться на земле. И если вы об этом позабудете, то уж я-то не позабуду. Можете быть уверены. А теперь вон отсюда! Мы переходим к закрытой части собрания.
Толпа смешалась, испы толкались и теснили друг друга, торопясь поскорее убраться с глаз повелителей.
Иезебет и Алоцер стояли посреди этой суеты с каменными лицами.
Рахав хрустнул пальцами и поглядел вслед последним уходящим испам.
– Уже не одно столетие я твержу, что эти непредсказуемые полукровки не стоят наших усилий. И всё-таки вам, остальным, почему-то непременно надо заводить эту мерзость, тупую, как люди, и опасную, как дикие звери.
Он улыбнулся своим мыслям, а потом сказал вслух:
– Сам Бог их покинул и позабыл.
1
Перевод Бориса Львова.
Июнь
Лето перед выпускным годом
Глава первая
Тусовщица
Я
клялась, что никогда не займусь делом отца-демона. Не стану развращать человеческие души, склоняя людей к разрушению собственных тел наркотиками и алкоголем.Наивное обещание. Наивные представления об очень многих вещах.
Гулкие басы, полутемная комната, все танцуют. Я забралась на кофейный столик и якобы не замечаю устремленных на меня взглядов. В основном они дружелюбные, но кто-то смотрит с вожделением, кто-то с осуждением, встречается и зависть. Сегодня столик понадобился мне не столько для привлечения внимания, сколько для улучшения обзора. Неподалеку шастал дух-демон, так что следовало быть настороже. Перед тем я не встречала их целую неделю – самый долгий интервал после новогоднего форума.
Джей и Вероника – мои лучшие друзья из числа людей – тоже пришли на вечеринку, причем как официальная пара: они уже четыре месяца как помирились. Обстоятельства их ссоры в Новый год, когда Джей целовался с Марной, моей подругой-испой, сделались запретной темой. Марна, дочь Астарота – повелителя прелюбодеяния, – была неравнодушна к Джею, но целовала его, зная о сильном чувстве между ним и Вероникой.
Я поискала среди танцующих Джея и Веронику, но не увидела: наверное, играют в карты в подвале и вскоре засобираются домой. А мне нельзя было уходить так рано – еще до полуночи – из-за шептуна.
Он был тут – распластался по потолку, словно нефтяное пятно по воде, – и стоило ему появиться, как веселая жизнерадостная атмосфера вечеринки сменилась на мрачную и зловещую.
Я танцевала на столике, хотя ужас острыми иглами раздирал меня изнутри, а сердце выпрыгивало из груди. Сколько уже времени прошло, а от шептунов меня по-прежнему бросало в дрожь. Дух с недовольным видом рассматривал улыбающихся людей и пикировал то к одному, то к другому, нашептывая мерзости. Танцующие стали сердиться друг на друга, у кого-то что-то пролилось, кто-то кого-то толкнул.
Когда я спрыгнула со столика и направилась в кухню, демон последовал за мной. Несколько человек попытались меня остановить и заговорить, но я притворилась, что никого не замечаю.
Темная тень стремительно подлетела ко мне, и в мой мозг противной слизью просочился шепот:
– Дочь Белиала, это веселье совсем не буйное.
Я скрипнула зубами, напряглась всем телом, чтобы окружающие не увидели, как меня трясет, и, стремясь поскорее выгнать демона из головы, отправила мысленный ответ:
– Знаю. Сейчас всё переменится.
На кухне меня тепло приветствовали поднятыми бокалами и радостными возгласами.
Ровесники простили мне прошлое пренебрежение их обществом и, навсегда похоронив память обо мне прежней, радостно приняли в свою среду заправскую тусовщицу, внезапно возникшую из ниоткуда полгода назад. Мое превращение было настолько же противоестественным, как если бы цветок заставили распуститься посреди зимы.
– Ну, что тут у вас? – я натянула самую веселую улыбку, какую только смогла изобразить.
Через неделю после форума демоны-шептуны начали меня преследовать. Неотступно. Шесть месяцев. Каждый день. А неделю назад не появились. Я подумала – может быть, всё? Может быть, проверка закончилась, и они, наконец, отстанут? Нет, не отстали.
Я сама себе поражалась – настолько внезапно и яростно вспыхнула во мне воля к жизни. В ту ночь в Нью-Йорке у меня наконец открылись глаза: я должна продолжать жить, чтобы исполнить некое предназначение. Уже лишенная того, о чем мечтала и на что надеялась раньше, после всего, чему меня подвергли, я отказалась сдаваться и вопреки своей нежной, наполовину ангельской природе вступила в борьбу.