Сладкие папики

Я обнял ее за талию.

— У нас все хорошо.

Она привязала Самсона к мотку шпагата у двери конюшни.

— Он несомненно может освободиться, да? — спросил я.

— В том-то и дело, — ответила она. — Если он взбесится, или испугается, или еще что-нибудь, он может порвать шпагат. И не причинит себе вреда.

— Приятно знать, — проговорил я, представляя, как этот хлипкий кусок ничего разлетается к чертям собачьим, если эта скотина решит погнаться за мной.

Он все еще смотрел на меня, все еще враждебно. Даже жуя сено, он не сводил с меня глаз. Кэтти одну за другой поднимала его ноги, удерживая бедрами, пока соскребала грязь с копыт. Лучше она, чем я.

Мне хотелось, чтобы Рик был с нами, рассмешил ее непринужденной беседой. Он знал бы, что сказать, что сделать. И провел бы этот «что происходит» разговор гораздо более небрежно, чем я. Возможно, потому что он вообще не стал бы этого делать.

Кэтти оседлала лошадь и застегнула шлем. Она вся светилась.

— Тебе нужна помощь или что-то в этом роде? — спросил я, но она покачала головой.

Она легко поднялась, перекинула ногу через его спину и без малейшего колебания вскочила на него. Потом вставила ноги в стремена, взяла поводья, и они тронулись обратно туда, откуда мы пришли.

— Не мог бы ты открыть ворота? — Она указала на обшарпанную деревянную арену. — Вот эти.

Я бросился к ним и сделал то, о чем она просила. А та рысью проскакала через них, поднимаясь и опускаясь в седле, ее бедра были так напряжены, что я мог видеть их очертания через бриджи.

Она указала на снаряды для прыжков, расставленные по всему полю. Столбы красного и белого, желтого и белого. Некоторые высокие, некоторые двойные, некоторые просто столбы на земле. Один из снарядов рухнул.

Я подбежал к нему прежде, чем она попросила, и поднял его на высоту.

Она поблагодарила меня. А вот мой костюм определенно нет.

Я прислонился к забору на безопасном расстоянии и наблюдал. Наблюдал за всем, впитывал в себя ее образ. Легкую походку Самсона, пока она разогревала его, наматывая длинные круги вокруг поля, как бы рисуя фигуры восьмерки между снарядами. Наблюдал за тем, как она двигалась, за утонченной свободой ее позы. Улыбкой на ее лице, сосредоточенностью, когда она поворачивала его, направляла его.

Кэтти была словно картинка.

Лебедь на воле, в своей стихии, переполненный радостью.

Я мог бы наблюдать за ней вечность.

Мое сердце бешено заколотилось, когда она сделала первый прыжок, но лошадь легко преодолела снаряд. Она поднималась и опускалась, освобождая поводья, когда он нуждался в этом, затем похлопала его по шее, прижала ноги к его бокам, чтобы поддержать его. Они сделали еще один прыжок, и это было волшебно. Третий прыжок, и я стал зависим. Почувствовал ритм копыт — бух-бух-бух, бух-бух-бух, бух-бух-бух, а затем тишина, когда он прыгнул, стук его приземления, и снова бух-бух-бух.

Я улыбнулся, когда они перепрыгнули двойной снаряд, два раза подряд. Желал, чтобы она двигалась вперед, любил то, как они двигались вместе.

Я мог бы полюбить это — наблюдать за ней.

Я мог бы влюбиться в это.

Кэтти похлопала Самсона, когда они сделали достаточно, и ее щеки порозовели, когда она повела его по полю, низко опустив голову и держа в руках длинные поводья. Он был весь в поту, и я почувствовал, что от него пахло кожей и зверем, когда та провела его мимо меня. Я открыл им ворота, и они прошли достаточно близко, что я смог ощутить его жар, направляясь обратно к конюшне.

Я последовал за ней, и она оглянулась через плечо, откинувшись на его поясницу.

— Что думаешь? — спросила она. — Мы были хороши?

— Поразительно, — ответил я. — Серьезно. Это было потрясающе.

— Это заняло много времени. — Она улыбнулась. — Он был молод, когда приехал, прыгал слишком высоко. Нервничал.

— Сегодня он не выглядел нервным.

— Он больше не нервничает, — проговорила она. — Он доверяет мне. Он меня знает.

— Красота опыта, — сказал я. — В том, чтобы чувствовать себя комфортно друг с другом.

Она спешилась и привязала его, затем расседлала, пока тот рылся в сене.

— В августе мы участвуем в ««Челтенем чейз»», — поделилась она. — Единственное соревнование этим летом.

— Уверен, вы очень хорошо справитесь, — сказал я, и именно это и имел в виду.

— Надеюсь. — Она встретилась со мной взглядом. — Верити тоже участвует, на какой-то шикарной причудливой лошади, за которую ее папочка отвалил целое состояние.

— И именно поэтому ты делаешь это?

Она пожала плечами.

— Может быть, отчасти. Мне хочется победить.

— Это скользкий путь, — произнес я. — Соревноваться только с одним человеком. Это никогда не заканчивается хорошо, даже если ты выиграешь.

— И все же, — проговорила она. — Я хочу победить. — Вдали послышался грохот грузовика, и она бросилась по тропинке. — Это Джек, — сказала она. — Наконец-то! Я не видела его целую вечность! — Она схватила седло Самсона и передала его мне вместе с уздечкой. Потная кожа прижалась к моему пиджаку, но она даже не заметила этого, ей не терпелось уйти. — Не мог бы ты отнести это в кладовую, пожалуйста? И не спускай глаз с Самсона? Я ненадолго.

Я кивнул, но сомневался, что она вообще меня что-то заметила. Кэтти уже спешила прочь.

Ее не было некоторое время. Достаточно долго, чтобы мохнатый зверь успел дожевать сено, даже тощие клочки, которые упали на пол. Он вздохнул и огляделся, натягивая веревку и глядя в сторону фермы.

— Спокойно, — проговорил я. — Не порви веревку. — Будто зверь мог понять меня.

Самсон встретился со мной глазами, и они были темными, любопытными и враждебными. Все еще враждебными.

Его уши болтались туда-сюда, а хвостом тот лениво отмахивался от мух.

Я осмелился сделать шаг вперед.

— Привет, парень. Хороший мальчик.

Я протянул руку, но конь покачал головой, как бы говоря, держись подальше. Это напугало меня настолько, что я снова отступил назад, но это действие причинило мне боль, расстроило меня.

И тогда осознание ударило в меня.

Мне хотелось понравиться животному.

Смешно, но это было правдой.

Я хотел понравиться ему, чтобы понравиться ей. Потому что он был важен для нее.

— Привет, — повторил я. — Кто хороший мальчик?