Сломанная роза
Шрифт:
— Да ладно, будет объяснять, мы и сами с усами, — сплюнул Полосатый и начал подниматься.
— Лежать… — взорвались Кот с Вадимом одновременно, и Полосатый, струхнув, шмякнулся обратно. Зэки напряглись, сплющились. С севера показались еще две машины. Они уверенно покоряли бездорожье, грязь летела из-под колес. Впереди катил полицейский «УАЗ», затянутый брезентом, за ним, на дистанции примерно пятидесяти метров, грузовой «Урал» с черными номерными знаками.
— Смотри-ка, бабон… — сдавленно вякнул Полосатый и заткнулся, со злостью начал вглядываться в очертания полицейской машины.
Автомобили следовали без остановки, только снизили скорость, когда проезжали мимо. К окнам «уазика» прилипли физиономии, люди
Машины скрылись за осиновым редколесьем. Вероятно, их путь лежал к селению Теплый Луг, а перекрыть все выходы из тайги власти были не в состоянии.
— Что-то шухерно мне, — поежился Полосатый. — Ищут нас, шныри позорные, надеются на что-то. Нашли себе занятие, блин…
— Пошли, — облизнув губы, приказал Кот. — Пока никого. Мухой через дорогу!
Компания поторопилась. Даже Полосатый сообразил, что лучше не мерцать на открытом пространстве. Зэки скатывались с обрыва, прыгали с расколовшихся глиняных изваяний. У самого подножия закопались в расщелины, шныряя глазами. Все спокойно в тихом городе Багдаде… Затем помчались через дорогу семимильными прыжками, ворвались в траву, пробороздили луг и только в ельнике отдышались. Проскочили. Существует же Дьявол на белом свете… И вскоре уже лежали на опушке с обратной стороны ельника, наблюдая за деревней в седловине. По сути, никакая не деревня: хутор из двух домохозяйств, разделенных земляным валом, обросшим бурьяном. Приземистые избы, дощатые сараи, амбары, курятники. Тянуло навозом. Из трубы над избушкой, что справа, вился сизый дымок. В том же хозяйстве на краю участка имелся двухъярусный сеновал.
— Эх, сейчас бы камбалу двуглазую… — размечтался Полосатый, имея в виду, видимо, полевой бинокль. Заурчал желудок у зэка в предчувствии здоровой домашней пищи.
На участке слева распахнулась дверь, выбралась колченогая старушенция в платочке, заковыляла под навес, где лежали дрова. Из дома выкатился малолетний оболтус лет шести в дырявой куртке, закрутился на крыльце, согнал с перил ободранную кошку, та шмыгнула под дом. Видимо, знала, кто в этом доме страшное чудовище. Старушенция ковыляла обратно, прижимая к впалой груди сосновые поленья. Шикнула на баламута, и тот послушно убрался в избу, вероятно, бабушка в этом доме была в беспрекословном авторитете.
— Нужен нам этот зародыш? — рассуждал сам с собой Полосатый. — Не, нам этот потрох ни хрена не нужен… И баба-яга еще не приступала к приготовлению пищи. Слышь, братва, давайте на шуршанку переберемся? Оттуда хоть чо-то увидим. Там же нет ни вертухаев, ни ментов — только местные…
— Кот, уйми своего проглота, — заволновался Вадим. — Нельзя нам заходить в деревню. Объедем краем — и дальше в лес. В лесу добудем хавчика.
Но и у Кота уже зудело, не мог он пройти мимо ТАКОГО. Он кусал губы, со злостью глянул на Вадима, мол, не лезь, ты тут не старший. Махнул рукой и первым пополз вперед, волоча за собой автомат. Полосатый похабно оскалился и заспешил за главарем, виляя задом. Вадим досадливо поморщился. Он мог бы плюнуть на эту парочку, отколоться от компании и работать в почетном одиночестве. Но эти двое же там таких дел наворотят… Он сплюнул и пополз за ними. Зэки крались, пригнувшись, мимо земляного вала, пролезли под покосившимся плетнем. Домохозяйство слева уже не просматривалось. За сараями мерцала бревенчатая закопченная избушка, сохнущее белье, мохнатый щенок на цепи в конуре — добродушная душа и никакой не защитник. Дверь в курятник была приоткрыта. Полосатый зачем-то сунулся туда, видно, из простого человеческого любопытства. Остальные присели, настороженно
озирались. Чутье у зэков выработалось отменное — засадой в этой местности не пахло. Из курятника выбрался ухмыляющийся Полосатый.— Яйца обратно в курицу запихивал? — процедил Кот.
— Вроде того, — ощерился Полосатый. — Мы на эту кухню еще зайдем…
Они лежали на сеновале в пахучей соломе, наблюдая за домом. Хлопнула дверь, вышла полная молодуха в цветастом сарафане, сапогах и наброшенной сверху фуфайке. Маленькие глазки, курносый нос — королевой красоты в этой местности барышня определенно не являлась. К тому же она немного прихрамывала. Она спустилась с крыльца с ведрами помойной воды — подрагивали толстые бедра под обтягивающим сарафаном. Полосатый с шумом втянул воздух, напрягся, алчно загорелись глаза.
— Какая шмара, е-мое… — он сделал такое глупое лицо, словно узрел всех девственниц мусульманского рая. — Секите, чуваки, в натуре, бикса широкого профиля…
Подозрительно занервничал Кот, и у этого типа в желудке что-то забурлило, но явно не от голода. «Партнеры» напряглись. А пышная молодка добралась до отхожей ямы на краю двора, избавила ведра от содержимого и возвращалась обратно. Поднялась на крыльцо, виляя монументальными бедрами, ногой открыла дверь и исчезла в чреве дома. Поднял голову и сладко зевнул лохматый щенок, прикованный к будке.
— Вот это да… — завороженно протянул Полосатый. У него от вожделения челюсть ходила ходуном. Он покосился на пыхтящего Кота. — Чё, Кот, и тебя эта милашка приятно удивила своими булками? Кинем деваху на бригаду? Блин, да я уже лет восемь, почитай, толком бабу не видел…
Кот колебался. Оно и понятно — хочется ласки, но не хочется огласки. Но и его пронзило семяизвержение в мозг, он хищно оскалился, стукнул стершимися зубами.
— Будешь, Плата? — пихнул Полосатый Вадима в плечо. — Или тебе, как и Тюленю, жирного нельзя? — и пошленько захихикал. — А чо, в натуре, раскинем партейку на троих, это так отвратительно, давайте наслаждаться…
— Кот, ты башку теряешь, — заметил Вадим. — Ну, развлечешься, а последствия?
— Не трусь, Плата, — сглотнул Кот. — Здесь же никого, только эти аборигены, мать их, у них ведь даже телефонов нет. Ладно, посмотрим, — скрипнул он зубами. — Провизию соберем, а там будет видно, что с этой шалавой делать…
— Ну, чо бузу тереть? — ныл Полосатый. — Кот, не буксуй, я уже тухну, не могу. Ладно, я пошел. — Полосатый подпрыгнул и, согнувшись в три погибели, засеменил к избушке — вкушать незатейливые радости жизни.
— Вот же неудержимый, мать его за ногу… — ругнулся Кот. — Ладно, Плата, пошли, только шепотом. И не лезь не в свое дело, понял?
Топая сапогами, под заливистый лай молодой дворняги зэки ворвались в дом. Словно гром среди ясного неба для всех проживающих. Дородная молодуха, ставшая вблизи совсем некрасивой, испуганно попятилась. Она мешала что-то поварешкой в кастрюле, стоящей на печи. По кухоньке плавал аппетитный запах наваристых щей. Она задела коротконогую скамейку, опрокинула ее, сама чуть не упала. Дикари, ворвавшиеся в дом, представляли ужасное зрелище — чумазые, оборванные, с горящими глазами, со страшными автоматами в руках. Она испуганно вскричала, зажала рот ладошкой. А Полосатый, похабно скалясь, уже шагал вперед.
— Приветствую, красавица! Гостям всегда рады, нет?
— Подождите… — попятилась девушка в угол, забитый оцинкованными ведрами, скомканными картофельными мешками. — Подождите, вы кто, сюда нельзя… — она споткнулась о неровность между половицами, села, задрался сарафан, обнажив прыщавое бедро. Зрелище повергло Полосатого в новый приступ безудержного веселья.
— Вот там и сиди, дорогая, — погрозил он пальцем и двинулся к печи. Сбросил крышку с кастрюли, зачерпнул поварешкой густую массу с капустой и картошкой, подул и загрузил в свою бездонную пасть.