Сломанные куклы
Шрифт:
Мельком прислушавшись к голосам, Виталик поморщился.
— Соседка…
Продолжить он не успел.
Данилов даже вздрогнул и уронил на стол свою недопитую рюмку, когда страшно запричитала в дальней комнате Антонина.
Мягко шурша тапочками, Виталик мгновенно выкатился из кухни. Во внезапно наступившей тишине было слышно, как он о чем-то громко говорил с женой, что-то спрашивал соседку. Антонина рыдала, потом опять с силой вскрикнула и уже глуше ровно заплакала. Голос Виталика тоже как-то потускнел, он перестал требовательно расспрашивать женщин, забормотал и через некоторое время вышел на кухню к мужикам, бережно и плотно прикрыв дверь в комнату.
Растерянно начал мять ладошки.
— Это
Стараясь не выпускать близкие слезы из глаз, Виталик очень жалобно посматривал по очереди на своих друзей. Прислонился к косяку и, чтобы как-то занять беспомощные руки, по инерции поднял трубку зазвеневшего телефона.
— Марек. Говорит, чтобы тебя позвали.
Даже не стараясь полностью выслушать все далекие телефонные крики, капитан Глеб Никитин приказал:
— Приезжай. Мигом. Мы все здесь, у Панаса. Кончай сопли пускать, собирай свои костыли и быстро сюда.
И, не заметив, что положил трубку на самый край стола, растерянно взглянул сначала на Виталика, потом, быстро отводя глаза, на Данилова.
— Да что же это такое! Прямо напасть какая-то свалилась! Нет, с этим что-то нужно делать! Совсем распустились, никого не боятся, сволочи проклятые! На власти городские нужно давить, чтобы расследовали подробно все, чтобы ответ полный дали! Поехали, мужики, сами разберемся, что ли!
Виталик кипятился, размахивая над столом короткими ручками.
— Отморозки эти, молодняк…
— Заткнись.
Не подымая глаз, Глеб Никитин тер подбородок.
Данилов деликатно кашлянул.
— Он ведь все время какие-то свои заморочки придумывал. То заправку газовую у нас в поселке выдумал поставить для баллонов и для машин; чертежи все в папке таскал, бизнес-планы толстенные сам писал, считал. А прошлой зимой шампиньоны удумал еще выращивать в развалинах церкви. Там подвалы здоровенные есть, сырые такие, темные.
Потом, когда он с нами-то встречался, все ныл, что знакомый его, ну, по морям-то, звонил, предлагал продать здесь аппаратуру банковскую, ну видеонаблюдение всякое, стекла непробиваемые, вроде какие-то сертифицированные для касс, ну и все такое прочее. Говорил, что дешево можно взять из-за границы. Старший Бендриков, отец мента того ну, свояка марековского, в банке-то в коммерческом уж который год работает, в охране, вроде старшим смены тогда был. Обнадежил он Серого, подтвердил, что у них переоборудование ожидается, по новым требованиям, аппаратура им вроде такая именно в то время была нужна. Серый-то и бегал каждый день с каталогами к президенту того банка, вроде все у них там слепилось, все чики-чики было. Ну он и радовался…
Не ожидая, что Глеб и Виталик с таким напряженным вниманием будут вслушиваться в его слова, Данилов несколько растерялся. Потыкал быстро, без всякого особого смысла, вилкой по тарелкам и, чтобы не замолкать на полпути, продолжил:
— …Дали мы тогда, в этом феврале, я и Марек, денег ему, ну прокрутиться немного на сделке этой, с банком. Он же, Серый-то, долго все ныл, выпрашивал у нас бабки. Я пробил его эту трепотню по своим каналам, вроде все на мази было, по-любому сделка-то должна была у него стрельнуть… Да и аппаратура чего-то быстро так пришла, нормально все складывалось, он тогда еще сам летал в Калининград на таможню, со своими мореходами там документы ладили, деньги платил куда надо. Потом приехал
домой, помчался, радостный такой, в банк, а там уже другие дела закрутились, неважные. Хозяева этого банка, московские и местные, из-за чего-то перегавкались в то время, не до него им было; и аппаратура эта, и камеры, и стекла вроде им стали не нужны…Серега месяц, наверно, с Бендриковым-старшим водяру с горя пил, в банк все опять ходил, просил купить у него технику, сопли там лил. Нам мозги постоянно полоскал: «Ребята, я же верну! Не подведу! Я с машинами на перегон в Калининграде договорился, там квоты на растаможку для меня сейчас покупают, я прокручусь, я обязательно верну деньги!»…
Продолжая по инерции жевать теплую котлету, Данилов помолчал и расстроено добавил в кухонную тишину:
— А у меня Жанка-то сбрендила совсем. В Москву собралась. После всего этого, ну после Маришки-то, понимаешь, она же совсем никакая стала. Да и мне чего-то не по себе, как вспомню эти дела…
Мужики молчали.
Смахнув раз в пятый, наверно, рукавом с лица крохотные непослушные слезы, Виталик с надеждой посматривал на капитана Глеба. Тот, хмурый, не отрывал взгляда от скатерти, все чертил там черенком ножа что-то непонятное. Данилов продолжал делиться с кухонной тишиной своими впечатлениями.
— Как вспомню… Первого мая было тепло, солнце, а второго, когда мы поехали на реку-то, прохладно уже стало, с реки поддувало по-хорошему. Оделись все нормально, в куртках, Назар-то вообще был в камуфляже. Хорошо, что одеться так догадались, посекло нас несильно через одежду-то… Назар тогда суетился все, глушануло его вроде не очень; он как шальной, схватил Маришку, тряс все ее. Она-то уже не дышала, а он трясет ее, дыхание вроде стал делать ей искусственное, я разозлился, насилу оторвал его от девки, чуть не отоварил его сгоряча-то… Д-да, дела наши, делишки…
Не решаясь прервать непонятное и поэтому страшное молчание Глеба Никитина, Герман опасливо затих и осторожно потянулся вилкой к соленым грибам.
Истерика Марека впечатляла.
Ворвавшись в квартиру Панасенко, он начал верещать еще с порога:
— Серого убили! Убили! Свояк мне только что звонил, говорит, что весь их милицейский отдел на ушах стоит. Сначала его избили, на лбу синяк, бровь разбита! Оглушили, наверно, Серегу, а потом повесили. Это из-за денег, я знаю, я точно знаю, и из-за долгов его дурацких!
Взъерошенный, в турецком джемперке с оленями и мятых серых брюках, Марек суматошно скакал через всю кухню от двери к балкону, дергая за руки то одного приятеля, то другого. На его худенькой скуле бело выделялся мощный слой пластыря, левый локоть был забинтован так же прочно и толсто.
Герман сграбастал его за одежду:
— Стоп, не суетись, остынь. Плесни-ка ему коньячку, Виталик.
Марек громко глотнул, выдохнул и чуть не отшвырнул пустую рюмку.
— …Свояк говорит, что натоптано там, вокруг дачи, следы женские и помада еще есть на стаканах. Может, наркоманки это, в поселке-то у свалки их полно, они молодые ведь, жилистые, запросто подвесить Серегу могли, да еще и оглушенного-то…
Настойчиво прижимая Марека к диванчику, Данилов с негромкой солидностью продолжал его уговаривать:
— Садись, садись, сейчас ты нам все подробно расскажешь, без истерики. Выпей еще, продышись.
И опять…
Промежутки тишины, все чаще и чаще возникавшие в последние минуты в небольшой кухоньке, напоминали сгустки страхов с мерзким запахом погребального ужаса. Заботливо задавленный Германом в угол дивана, Марек жевал бутерброд, Виталик, блестя мокрыми глазами, примостился на стуле у краешка стола.