Сломанный бог

Многие куртизанки имели поверхностное представление о разных дисциплинах Ордена, что помогло им вести умные беседы с мастерами и главными специалистами, но мало кто мог похвалиться столь глубокими знаниями, как Тамара Десятая Ашторет.

– А я не знала, что пилот может обладать таким талантом в любви.

– Я тоже, – засмеялся он.

– Кундалини редко пробуждается с такой легкостью, с помощью самой простой техники.

– Ты называешь то, что происходило этой ночью, «простой техникой»?

Она стала перед ним на колени, лучась счастьем и юмором.

– Мы даже азы с тобой не прошли. Мы не слушали, как бьется сердце другого, не синхронизировали дыхание, не…

– Давай подышим вместе. – Он взял ее руку, холодную от льющегося в окно ночного воздуха. Его лицо, руки и все другое, обращенное к окну, тоже остыло, но спину согревал огонь, и жар по-прежнему струился вверх по позвоночнику.

– Поздно уже. – У нее было превосходное чувство времени, куда лучше, чем у него. – Сейчас, наверное, где-то около полуночи.

– Значит, до рассвета еще три часа. Подышим вместе до утренней зари.

– Я думала, ты пришел на мнемоническую церемонию.

– Нет, я пришел, чтобы встретиться с тобой – просто не знал этого заранее.

– Ах ты, красавец мой – у нас будут и другие ночи.

– А как же твои контракты?

– Контракты всегда можно расторгнуть.

– Правда?

Она засмеялась и поцеловала его руки.

– Вступая в Общество, мы не отказываемся от свободы распоряжаться собой.

Он посидел еще немного, глядя на нее, и сказал:

– Но на церемонию мы пойдем вместе?

– Хорошо, пойдем.

– Мне, пожалуй, следует поздороваться с Бардо – и поблагодарить его за то, что предоставил нам эту комнату.

Они оделись медленно и лениво, как будто тяжесть времени, давящая на других, для них не существовала. Потом поцеловались, засмеялись и отправились обратно на вечер.

Глава XVII ПУТЬ ЦЕФИКА

И были люди механическими игрушками, бесцветными, механике творения игрушек подчиненными, из леденца сотворенными.

Нелепыми были люди в абсурдности, с какою предавались они ритуалам, кои я знал наизусть, и коих абсурдность осознавал в цикличности, неконструктивности и суеверности их. Но исповедовали они ритуалы, но предавались им в сознании правоты своей, «живущие мертвецы», радостные, не сумевшие признать во мне – Того, чьей милостью длится их существование.

Из архивов цефиков (автор неизвестен)

Они вернулись в солярий, все так же держась за руки. В комнате, набитой битком, стало еще более душно, и лиловато-серый дым забивал горло и ел глаза. Шум стоял ужасный.

Жестокого вида червячник с глазами из драгоценных камней садистски терзал струны арфы, и все пытались перекричать друг друга. Данло дважды толкнули и чуть не облили вином.

Впрочем, гости были настроены дружески и празднично. Данло, ведя Тамару за руку, переступил через упавшую женщину, которая, как видно, праздновала слишком усердно. Он вертел головой, отыскивая в этом море лиц Бардо.

– Данло! – загремел кто-то. – Тамара Десятая, идите сюда!

Бардо стоял посреди комнаты в окружении восьми или девяти женщин, с тарелкой перечных орехов в руке, и из его карих глаз катились слезы. Отказавшись от пива, он пристрастился к острой пище, от которой во рту жгло и глаза наполнялись влагой. Он стал еще громадное, чем запомнилось Данло, и бурлил энергией, как будто его живот, глотка и губы преобразились в мясистый трубопровод для звездной плазмы. Его раскатистый бас привлекал внимание всех окружающих, а речь подкреплялась выразительными жестами. Каждый его палец был украшен кольцом с драгоценным камнем, радужный наряд усеян изумрудами, рубинами и опалами. На шее он открыто носил сверкающий ярконский огневит. Этот показной блеск мог бы умалить более мелкую личность, но истинная суть Бардо не уступала сиянием дорогому камню, и стиль его одежды только обрамлял эту суть, делая его еще более крупным.

Бардо поставил тарелку на столик с лакированными вещицами и протянул руки навстречу Данло.

– Паренек! – Он заключил Данло в объятия и похлопал его по спине. – Паренек, да ты здорово вырос.

В самом деле, Данло почти сровнялся с ним ростом, хотя мускулов и жира у Бардо достало бы на двоих. Данло посмотрел ему в глаза, улыбнулся и тоже обнял Бардо – не чинясь, поалалойски, как если бы они принадлежали к одному племени.

– Вы прекрасно выглядите, – сказал он.

– Я чувствую себя прекрасно, как никогда. Порой мне кажется, что лучше уже и быть не может, однако я стараюсь – скоро сам увидишь. – Бардо повернулся к Тамаре и поклонился ей низко, как только позволил живот. – Польщен, что прекраснейшая из куртизанок вновь посетила мой дом. – В его широкой, откровенно радостной улыбке сквозило желание. – Насколько я слышал, с Данло вы уже познакомились.

В этот момент позади Бардо мелькнуло что-то оранжевое, и появился Хануман. Пригубив бокал с водой, он перевел взгляд с Данло на Тамару. Держался он легко и непринужденно, однако его взгляд, казалось, стремился выпить из них информацию, которая только цефику могла пригодиться.

– Хануман ли Тош! – воскликнул Бардо. – Я не видел, что ты тут стоишь – почему ты раньше не объявился?

Хануман с улыбкой поклонился ему, ограничившись словами:

– Здравствуйте, Бардо.

– Немногословен, как цефик – вижу, вижу. Однако ты тоже молодец. Я надеялся, что ты станешь пилотом, но наряд цефика тебе к лицу. Знаешь ли ты, что твои мастера поговаривают, будто тебе когда-нибудь суждено стать Главным Цефиком?

Хануман послал Бардо быстрый пронизывающий взгляд, говоривший о старой напряженности и новом понимании. Данло заметил, как потемнели его глаза и участилось дыхание, заметил признаки некого зловещего родства между ним и Бардо. Но в то время он не мог еще разгадать, в чем состоит это родство. Хануман между тем произнес очень четко и раздельно:

– Я еще даже цефиком не стал, не говоря уже о мастере. В нашей профессии подготовка мастеров требует самого долгого срока. Вам должно быть известно, что не бывало еще кадета, который стал бы мастером-цефиком менее чем через пятнадцать лет.

– Да, пятнадцать лет – это долго. – Бардо оглядел собравшихся вокруг. – Особенно в наше время. Пятнадцать лет назад Мэллори Рингесс был еще человеком, а я – пьяным дураком.

Пока он говорил, какая-то крошечная женщина с красными глазами и лиловато-смуглой, как у него, кожей протиснулась к нему и сказала:

– Дураком ты никогда не был. Разве Мэллори Рингесс избрал бы тебя своим другом, будь ты глуп?

– Познакомьтесь, – сказал Бардо, – это моя кузина, принцесса Сурья Сурата Дал из Летнего Мира. А это мои друзья. Прежде всего – Тамара Десятая Ашторет, гетера Общества Куртизанок.

Сурья поклонилась Тамаре отрывисто и холодно, как бы не одобряя ее профессию и образ жизни. Тамара ответила ей на поклон с милой улыбкой, но ее природная грация и приветливость только рассердили Сурью и та отвернулась.

– А вот это Хануман ли Тош и Данло ви Соли Рингесс – они неразлучны с послушнических лет.

При звуке имени Данло взгляды всех, кто был поблизости, устремились на него. Женщина-горолог в ярко-красном платье, торговый магнат со стаканом виски в руке, аутист с мечтательными глазами, мальчик-хариджан, несущий с кухни горячие блюда – все склонились в учтивом поклоне, как бы ожидая, что Данло скажет что-нибудь приличествующее моменту. Но ему ничего не приходило в голову. Он слишком остро ощущал запахи карри, стручкового перца и собственного пота. Тамара прижалась к нему, и густой аромат секса будоражил его чувства, как наркотик. Он слышал, как кто-то прошептал: «Это сын Мэллори Рингесса!» Доносились до него и другие звуки: мелодии импровизаторов, играющих на арфах и тут же сочиняющих стихи, раздражающий гул мантра-музыки и болтовня трехсот голосов. Он осознал вдруг, что всех здесь интересует только как сын Мэллори Рингесса. Он понял, что как человек и личность для них не существует, и ему стало стыдно за них. С тех пор он чувствовал этот жуткий стыд каждый раз, как входил в дом Бардо.