Словесное древо

вообще его понять, «про-

1 Медведев П. Пути и перепутья Сергея Есенина // Клюев Н., Медведев П. Сергей

Есенин. Л., 1927. С. 85.

2 Бахтина О. «Сновидения» Н. А. Клюева и традиции древнерусской и

старообрядческой литературы. С. 71.

никнуть в извивы народного духа, потому что им чужда психология мужика...» («В

черные дни», 1908).

11

Самую активную публицистическую деятельность он развивает в период Октября.

Большевистская революция была воспринята им восторженно. В поэзии прославляется

Ленин и «сермяжные советские власти», украшается торжественным слогом

религиозных текстов публицистика, с которой Клюев выступает в основном в уездной

газете своего родного города Вытегра, где с 1918 по 1923 год и проживал: «Коммунист

я, красный человек, запальщик, знаменщик, пулеметные очи» («Огненное

восхищение», 1919).

Даже в этой небольшой цитате достаточно ощутимо, что «действительность 1919

года была окрашена для Клюева в красно-золотые, солнечные тона, что мир он

воспринимал тогда, скорее, однопо-лярным, моноцветным»1.

С большевиками он в этот период во многом заодно и даже разогнанное ими

Учредительное собрание называет «бесовским сонмищем» («Газета из ада, пляска

Иродиадина», 1919). Он выступает на митингах, перед агитационными спектаклями.

Красноармейцев поэт называет «сынами солнца — орлами», оплакивает павших из них

(среди которых, кстати, и его молодые друзья). Им противопоставляется «кровавое

стадо белогвардейцев», поэт обрушивается с проклятиями на официальную

«синодальную» Церковь. Однако, отрицая Церковь как институт, причастный к

государственной власти, он и не думал ниспровергать ее как сокровищницу

христианского искусства, выражающую одну из самых его заветных идей — идею

национальной красоты. Расцвет ее воплощения он видел как раз в прошлом, во

временах созидания на Руси церковной красоты, утверждая, что «триста годов назад,

когда мужику еще было где ухорониться от царских воевод да от помещиков, народ

понимал искусство больше, чем в нынешнее время» («Медвежья цифирь», 1919).

Апологетически высказывается он и об «иконописных мирах, где живет последний

трепет серафических воскрылий...» («Порванный невод», 1919). Еще с большей

проникновенностью развивает он эту мысль в статье того же года «Сдвинутый

светильник»: «Был я в ярославских древних церквах, плакал от тихого счастья, глядя на

Софию — премудрость Божию в седом Новгороде, молился по-ребячьи во

владимирских боголюбовских соборах, рыдал до медовой слюны у Запечной

Богородицы в Соловках...» Подспудно в подобного рода апологиях просвечивает

сокровенная мысль поэта о том, что и сама-то потребность русского народа в

революции была вызвана не чем иным, как его «тоской <...> по Матери-Красоте, а

следовательно, и по

1 Пономарева Т. А. Проза Николая Клюева 20-х годов. С. 73.

истинной культуре» («Слово о ценностях народного искусства», 1920). Да и в новой

власти ему хочется увидеть это истинное понимание «Матери-Красоты»: «Чует рабоче-

крестьянская власть, что красота спасет мир. Прилагает она заботу к заботе, труд к

труду, чтобы залучить воскресшего Жениха к себе на красный пир» («Медвежья

цифирь»).

Мысль о спасительной миссии духовной культуры для. революционной России

является в «вытегорской» публицистике Клюева основополагающей. Не без тревоги он

предупреждает: «Надо быть повнимательней ко всем этим ценностям, и тогда станет

ясным, что в Советской Руси, где правда должна стать фактом жизни, должны признать

великое значение культуры, порожденной тягой к небу. .» («Слово о ценностях

народного искусства»).

Каким бы ни был Клюев противником Церкви, однако предпринятые властями

решительные меры по искоренению в русском народе «религиозного дурмана» отнюдь

не могли отозваться в нем чувством солидарности с ними, особенно проводившаяся в

ударном порядке, не имевшая в истории прецедента, кампания по «вскрытию мощей»,

почитаемых в народе святыми, — с целью их дискредитации. На нее он отзывается

12

статьей «Самоцветная кровь» с характерной адресовкой в ее конце «Из Золотого

Письма Братьям-Коммунистам» (1919), в которой их действия определяет как

«поругание народной красоты», «хулу на Духа жизни».

Пафос Клюева, направленный на соединение «Матери-Красоты» с революционной

«новью», а также его предупреждение «Братьям-Коммунистам» по поводу их

необдуманного наступления на нее возымели как раз обратное действие — его

отстраняют от их сонма (исключают из партии ввиду недопустимости пребывания в ее

рядах человека, посещающего церковь и почитающего иконы).

Другой принципиально несозвучной большевистским идеалам оказалась у Клюева

мысль о губительности для России, ее природы и естественного человека (разумеется,

прежде всего, крестьянина) -«машинной цивилизации», выражаемой им в символах

«железа» и «Америки». Эта мысль являлась преобладающей в его поэзии и, есте-

ственно, нашла отражение и в публицистике. Причиной упадка Матери-Красоты он

считает здесь не только «Голштинское самодержавие», но и капитализацию России,

несущую, по мысли поэта, духовное опустошение (приход «Железного ангела»).

«Железным часом» для России считает он и наступившее губительное время, вос-

клицая с горечью: «Где ты, золотая тропиночка, — ось жизни народа русского <...> по

золоту, — настилу твоему басменному, броневик — исчадие адово прогромыхал»

(«Сорок два гвоздя», 1919). И еще из этой же статьи: «Слышит олонецкое солнышко,

березка родимая, купальская, что не гвозди, а само железо на душу матери-земли похо-