Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)

– Давайте танцевать! Хилари, дорогой, нам мешает ковер!

За считанные минуты ковер был свернут.

– Только чур, Хьюго тоже будет танцевать! Хватит ему сидеть за пианино! Кто-нибудь еще может поиграть?

Она с сомнением взглянула на меня. Я покачал головой.

– Ты и сама можешь!- с издевкой крикнул из своего угла Джим.

– Конечно могу, милый мой братик, но не хочу. Хилари! Открой патефон и достань пластинки. Назначаю тебя ответственным за музыку! Ты ведь не против, дорогой?

Хилари что-то добродушно проворчал и побрел к патефону. Урсула выжидающе посмотрела на Марселя, и тот, послушно поднявшись с круглого стульчика, приблизился к ней. Через секунду они уже кружились под милую старомодную мелодию. Мне показалось, что это была песня "О чем твердят мои часики".

Я украдкой посмотрел на кушетку. Джим стремительно наклонился к Эвелин, но она посмотрела на него с испугом и покачала головой. Мне даже показалось, что она отодвинулась еще ближе к краю. Джим сидел, уставившись в пол, потом резко вскочил и направился к двери, едва не наткнувшись на Урсулу и Марселя. Никто даже не попытался его остановить. Я подошел к Эвелин, она посмотрела на меня с робкой улыбкой, и скоро мы тоже кружились по комнате. Танцую я неважнецки, но я старался избегать слишком сложных на, к тому же партнерша моя была до того воздушной и восприимчивой, что у меня получалось даже лучше, чем обычно. Однако все удовольствие от танца портила неотвязная мысль: хотела бы она, чтобы на моем месте был Хьюго? Но даже если Эвелин этого хотела, она не выдала себя ни единым взглядом и жестом.

Потом Хилари поставил медленный вальс. Тут даже тетя Сюзан и Биддолф, не утерпев, поплыли в танце, правда темп они выбрали гораздо более спокойный, чем мы и Урсула с Марселем. Партнершами мы не менялись. В этот вечер каждый делал то, что хотел, забыв о правилах светских раутов.

– Все хорошо?- спросил я у Эвелин.

Она кивнула, устремив на меня свои темно-синие глаза, в самой глубине которых мелькнул знакомый страх.

– Это сделал Джим, да?- прошептала она.

– Сделал что?- переспросил я, совершенно забыв про свой шрам. Он уже не болел - только когда я до него нечаянно дотрагивался, но потемнел и стал еще более заметным.

– Я про ваше лицо... он вас ударил?- она сочувственно поморщилась.

– А-а, ерунда,- небрежно произнес я, безумно тронутый ее заботливостью, и тут же попытался изобразить благородное великодушие: - Думаю, он совсем не хотел испортить мою необыкновенную красоту. Я сам виноват, надо было отойти в сторону.

Эвелин покачала головой.

– Господи, какой он жестокий! Совершенно неуправляемый человек... Я его боюсь. Я ненавижу всякое насилие!

Чуть наклонившись, я посмотрел ей в глаза, несколько ошарашенный столь страстным негодованием.

– Но как вы узнали?- спросил я.

– Я все видела. Когда мы с вами расстались, так получилось, что я прошла мимо него. Но решила вернуться к вам, предчувствовала, что он может устроить какую-то гадость, понадеялась, что сумею его отговорить. Но я опоздала. Он ударил вас и ускакал прочь, а я... я развернулась и пошла назад.

– Скажите, вы до сих пор считаете, что связаны с ним какими-то обязательствами?

Эвелин потупилась.

– Уже нет.

– Потому что ненавидите насилие?

– Потому что не желаю, чтобы меня принуждали. На этот раз он зашел слишком далеко.

– Вы имеете в виду то, что он меня ударил?- с недоверием спросил я, продолжая проделывать незамысловатые танцевальные фигуры.

– Да. И не только это.

Набравшись храбрости, я продолжил:

– Скажите,- от волнения я даже остановился, и она, естественно, тоже. Продолжая сжимать ее руку, я спросил: - А вам нравится... Хьюго?

Она посмотрела на меня, как мне показалось, с несколько неестественным изумлением, но вроде бы не рассердилась. Но опять в глазах ее мелькнул еле заметный испуг.

– С чего вы это взяли?- небрежно спросила она.

– Ну как с чего... вы вчера ездили с ним обедать. И потом... вы так участливо сегодня утром о нем говорили...

– Я очень за него тревожусь. Мне всегда всех жалко.

Мы продолжали стоять, потом наконец до меня дошло, что мы мешаем танцевать остальным. Я повел Эвелин к кушетке.

– И меня?- спросил я, усаживаясь рядом.

– Ну конечно,- без малейшего промедления ответила она, но я почувствовал, что напрасно задал ей этот вопрос. Я был ей неинтересен. Она мысленно была сейчас с кем-то еще. Но, возможно, эта легкая отчужденность означала лишь то, что ей пока никто не нужен, в том числе и я?

– В любом случае,- пробормотал я, раздосадованный своей догадливостью, ибо уже возомнил, что у меня появился шанс,- Джим не станет возражать против того, чтобы Хьюго танцевал с собственной сестрой.

Я искоса посмотрел на лицо Эвелин, хотел увидеть, как она отреагирует на мои слова. Но она лишь с грустью заметила:

– Джима не устраивает все. И прежде всего сам факт существования Хьюго.

На этой фразе наш разговор зашел в тупик. Мы продолжали сидеть вдвоем на кушетке, но теперь это было как-то бессмысленно. "Непостижимое создание!" - подумал я. А Эвелин, казалось, окончательно обо мне забыла. Я не мог понять почему. Может, я чем-то ее обидел? Но на лице ее не было и тени обиды, просто оно выглядело очень сосредоточенным, как у человека, погруженного в глубокие раздумья.

Когда кончилась очередная пластинка, сэр Фредерик направился к Урсуле и увел ее от Марселя. Оставшийся без дамы Марсель тут же очутился рядом с кушеткой. Лицо у него было вполне безмятежное, он определенно не ощущал никакой неловкости от того, что забыл про Эвелин. Я был уверен, что она с радостью отзовется на его запоздалое приглашение, но как бы не так! Извинившись и сославшись на то, что ей нужно сделать одно неотложное дело, Эвелин двинулась к двери. А мы с Марселем продолжали сидеть на кушетке.

Я почувствовал, что его не тянет на разговоры. Впрочем, совершенно потрясенный секретным сообщением сэра Фредерика, я и сам был не в состоянии вести идиотскую светскую беседу. Поэтому я очень скоро поднялся и побрел к Хилари Пармуру. А тот, похоже, только этого и ждал. Не успел я опомниться, как уже заводил патефон, предшественник же мой заверил, что сейчас вернется, только пропустит стаканчик виски. Я ставил пластинку за пластинкой. Так прошло примерно полчаса. Сэр Фредерик теперь танцевал с Эвелин, которая уже успела вернуться. А Урсула снова очутилась в объятиях Марселя. Теперь я уже почти не сомневался, что остаток вечера проведу у этого проклятого патефона. Подобная перспектива совсем меня не радовала. Танцором я был средненьким, и, однако же, самонадеянно считал, что Эвелин было гораздо удобнее и приятнее танцевать со мной, чем с сэром Фредериком... Впрочем, считать я мог что угодно, это ничего не меняло. Я уже наугад хватал очередную пластинку и со злостью швырял ее на круглую вертушку. Когда я поймал себя на том, что беззастенчиво наблюдаю за сэром Фредериком и Эвелин, она как раз говорила, что устала, а потом пожелала ему спокойной ночи... Потом я увидел, как сэр Фредерик распахнул перед ней дверь и почтительно поклонился. А перед дверью, на пороге, как раз в этот момент стоял Хилари, державший в руке стакан с виски.

– Прошу прощения,- торопливо выпалил я, и на глазах всей компании помчался к двери.

Глава 16

Эвелин я нагнал уже в коридоре, почти у поворота к ее комнатке. Услышав мой топот, она испуганно обернулась и посмотрела на меня почти сердито. Ее рука взметнулась вверх, и лоб перерезали две морщины, я заметил, как сильно бьется жилка на белой шее.

– Простите, Эвелин, я не хотел...- покаянно затараторил я, но тут лицо ее смягчилось. Эвелин улыбнулась.

– Не волнуйся, Джейк,- сказала она, тайком переведя дух. Она в первый раз назвала меня по имени и на ты, и я безумно обрадовался.- Я не знала, что это ты. Что случилось? Я что-то забыла?