Смерть под Рождество

— Даниел, дело Грейсона мы обсуждали столько раз, что уже, как говорится, с души воротит, но все же… мы еще ни разу не говорили о том, как оно повлияло на нас с тобой лично.

— Не стоит это обсуждать. Мы с тобой офицеры полиции и выполняли свою работу. Все остальное пустая риторика.

Маура теребила край конверта с документами.

— Но все же рискну… Вот я, например, с трудом могу понять, что же, собственно, тогда происходило. Ну, во-первых, в течение всего расследования я не переставала испытывать к этому человеку определенную симпатию. Однажды мы с Джеффри зашли в университетское кафе. Там был он… В общем, мы познакомились. Мне Том очень понравился, с ним было так интересно. — Маура усмехнулась. — Разумеется, кофе он бойкотировал.

— А ты не романтизируешь образ Тома Грейсона? — спросил Хэлфорд после некоторого молчания.

— Нет, не думаю. Вначале действительно так и было, особенно после его смерти, когда я пыталась понять, могли мы что-нибудь сделать, чтобы предотвратить эту трагедию, или нет. Из его записок было совершенно ясно, что он их презирал… эту группу. Как она называлась? Впрочем, не важно. А важно то, что он презирал их и все же продолжал на них работать. Даниел, послушай: Том Грейсон был очень сложный человек, со множеством комплексов, и, видимо, у него были свои особые причины.

Хэлфорд всегда считал, что терроризм — это иррациональная отдушина, куда прячутся как закомплексованные, так и рационально мыслящие индивидуумы. И потому ответил коллеге довольно резко:

— Грейсон занимался незаконным ввозом в страну оружия. Он преступник. Вот и все. А экология была сказкой, прикрытием. Кроме убийства, за ним числилось еще несколько тяжких преступлений. — Голос Хэлфорда стал жестче, когда он увидел, как Маура поджала губы и отвернулась к окну. — А каких других слов ты от меня ожидала? Что он поэт-гуманист? Нет, это был сосуд, куда можно сливать любые помои… извини, идеи. Разумеется, ужасно, что он умер именно так, но это был его собственный выбор, и тут я вынужден напомнить, что он не позволил адвокату принять решение. Грейсон сам принял его. Единственное о чем я жалею, в связи с Томом Грейсоном, так это… впрочем, ты и сама прекрасно знаешь.

— Нам не следовало врываться в церковь.

Все эти три года они ни разу не касались этого вопроса. Сейчас же слова были произнесены и висели в воздухе, как болезнетворные бактерии. Хэлфорд посмотрел на начинающие редеть городские постройки.

— Да, нам не следовало врываться в церковь. Тут мы плохо сработали. Действуй мы осторожнее, его, наверное, удалось бы остановить.

— А возможно, и нет.

— У него были жена и нерожденный ребенок. Мы могли сыграть на этом.

Маура поглубже вдавилась в сиденье. Говорить о чем-то более веселом настроения не было, и она спросила:

— Я что-то забыла, а как он познакомился со своей будущей женой?

— В колледже, где-то в Штатах. По-моему, в Вирджинии. И ты, наверное, не поверишь, в клубе противников оружия. Это заставляет, кстати, задуматься о том, были у Тома Грейсона какие-нибудь принципы или нет. По-моему, им правили только эмоции.

— А что за книгу написала миссис Грейсон? Кажется, что-то историческое?

— «Театр теней». О роли британского правительства во время Гражданской войны в США.

— Насколько я помню, книга имела довольно хорошую прессу. Немного удивительно, учитывая все обстоятельства. Ты не считаешь, Даниел?

— Отчего же. Все как раз в лучших традициях бестселлера. Имя Грейсона к тому времени еще не было забыто. Значит, книга была просто обречена на успех.

— Бестселлер?

— Кажется, да. Все вокруг переговаривались о том, как ужасно то, что сотворил ее супруг, а сами штурмовали книжные магазины, чтобы добыть книгу, написанную миссис Грейсон. Могу поспорить, раскрыть ее удосужился меньше чем каждый десятый.

— А ты?

— Написана в академической манере, — Хэлфорд пожал плечами. — Правда, не чересчур. Там немало умных мыслей. По-моему, добротное исследование.

— Странно. Для меня она была чем-то нереальным, какая-то воплощенная печаль. А на тебя, я вижу, книга произвела впечатление.

— Согласен, Маура, читал я эту книгу и все думал: вот эта женщина осталась бы в своем Стампуотере, штат Джорджия, — или я уж не помню, как называется это место, откуда она родом, — сделалась бы профессором в тихом маленьком колледже и провела бы остаток своей жизни, корпя над старинными рукописями и прочим хламом. Так нет, угораздило в молодом возрасте остаться вдовой да еще в стране, где до сих пор не могут решить: негодовать или, наоборот, мучиться виной от того, что совершил ее супруг. — Жесткость, с какой была произнесена последняя фраза, заставила Даниела и самого вздрогнуть, и он попробовал пошутить: — Ну как не испытывать раздражения по отношению к тому, кто делает столь глупый выбор!

Маура пробормотала что-то в лацкан своего пальто. Хэлфорд крепче сжал руль и хмуро посмотрел вперед. Чего он так завелся?

Детектив-инспектор Винчестерского полицейского управления Ричард Роун сиял от счастья. Надув щеки, как кукольный пупсик, и засунув руки в карманы брюк, он раскачивался взад и вперед, считая, что таким образом скроет от находящихся в комнате свою радость.

А ведь утро начиналось совсем не радужно. Дело в том, что последние двенадцать часов он буквально не находил себе места — с тех пор, как узнал, что шеф управления передал дело Стилвелл Скотланд-Ярду. И Роун почувствовал себя униженным, решив, что дело забрали из-за его поспешных выводов. И только недавно инспектор понял, в чем суть: дело забрали потому, что оно связано с именем Тома Грейсона. Шеф решил отделаться от расследования как можно скорее, прежде чем пресса придет в ностальгическое возбуждение.

И кого же Ярд сюда прислал? Старшего инспектора, сукиного сына Даниела Хэлфорда. Вот он сейчас в этом забытом Богом полицейском участке. Да не участок это вовсе, а сортир в два очка… Вот сидит Хэлфорд перед ним и вроде чем-то недоволен, скотина этакая, чтоб ему ни дна ни покрышки. Детектив-инспектор Роун продолжал раскачиваться взад-вперед и кипел от ненависти.

На мельтешащую перед ним фигуру Хэлфорд старался не обращать внимания. Он смотрел на констебля, сидящего напротив. Дело происходило в полицейском участке Фезербриджа. Констебль Нэт Бейлор, очень худой молодой человек, лет двадцати пяти — двадцати шести, был единственным полицейским в Фезербридже и работал здесь уже два года. Дело в том, что полицейского участка прежде здесь никогда не было. Его решили открыть после событий, связанных с Томом Грейсоном, и, когда Фезербридж начал возвращаться к нормальной жизни, Бейлору было поручено проводить среди местного населения своего рода психотерапию. Просто людям надо чувствовать его присутствие, от этого им должно было быть спокойнее.

Полицейский участок разместили на Главной улице в помещении, где раньше была забегаловка. Там подавали рыбу с жареной картошкой. Хэлфорду показалось, что и сейчас от стен пахнет специями и подсолнечным маслом. А в остальном участок выглядел вполне прилично. На столе перед ним лежал протокол вскрытия. Смерть наступила в субботу утром. Причина: предположительно удушение, сопровождаемое сильной контузией лобной части черепа. Множественные ссадины рук и ног. Хэлфорд передвинул бумагу Мауре.

— Значит, это все выглядело как несчастный случай…

Чтобы не нагнетать напряжения, Хэлфорд решил оставить без комментариев тот факт, что сейчас уже среда, то есть прошло четыре дня, что потеряно время, что остыли следы и прочее.

Бросив взгляд на Роуна, а тот продолжал неторопливо раскачиваться, констебль Бейлор подался вперед и скрестил руки на столе.

— Пожалуй, что так, сэр, — начал он нерешительно. — Один конец шарфа запутался в спицах переднего колеса, вполне возможно, случайно. И если предположить, что второй его конец был обмотан вокруг шеи, то, я полагаю, весьма вероятно, что Лиза таким образом могла быть задушена…