Смертельные тайны

– Судя по показаниям свидетелей – нет. – Он указал на стопку папок. – Все данные там.

– Сперва хотелось бы взглянуть на одежду, – сказала я.

Галиано прошел следом за мной к складному столу, глядя, как я снимаю с него мешки с уликами, ставлю их на пол, достаю из рюкзака лист полиэтилена и расстилаю его на столе.

– Нужна вода. – Я подняла первый мешок.

Детектив вопросительно посмотрел на меня.

– Чтобы отчистить метки.

Он обратился к одному из коллег.

Натянув латексные перчатки, я развязала узел и начала извлекать из мешка грязную одежду. Комнату заполнила отвратительная вонь.

Полицейский с напомаженными волосами принес воды.

– Господи, воняет как из канализации!

– Кто бы сомневался, – заметила я, когда он вышел, закрыв за собой дверь.

Джинсы. Блузка. Зеленый бюстгальтер. Зеленые трусики в мелкую красную розочку. Голубые носки. Туфли-мокасины.

По спине пробежал холодок. Такие же подарили нам с сестрой, когда я пошла в пятый класс.

Постепенно на столе обретало форму безголовое и безрукое мокрое чучело. Когда мешки опустели, я начала исследовать каждый предмет одежды.

На голубых джинсах этикетки не было. Несмотря на хорошее состояние материи, штаны развалились на части.

Я проверила карманы. Чего и следовало ожидать: пусто. Намочила метку и слегка потерла. Буквы стерлись до нечитаемости. Штанины были подвернуты, но я оценила размер как близкий к моему – женский шестой или восьмой. Галиано записывал все в свой блокнот.

На блузке меток не оказалось. Пока что я оставила ее застегнутой.

– Ножевые ранения? – спросил Бэт, пока я осматривала несколько повреждений на ткани.

– Неправильная форма, рваные края, – ответила я. – Просто разрывы.

Бюстгальтер был тридцать четвертого размера, трусики – пятого. Фирменных меток не было и на них.

– Странно, что джинсы разваливаются, хотя все остальное почти в идеальном состоянии, – заметил Галиано.

– Натуральные волокна. Сегодня они есть, а завтра – нет.

Он молчал, ожидая продолжения.

– Джинсы, вероятно, были сшиты хлопковой нитью. Но девушка явно отличалась любовью к синтетике.

– Принцесса Полиэстер.

– Может, это и не самая лучшая одежда, но полиэстер и акрил намного хуже разлагаются.

– Химия куда долговечнее.

Я отвернула правую штанину, с которой стекала на полиэтилен грязная жижа. Кроме мертвых тараканов, ничего не обнаружила.

Отвернула левую.

– Есть «люма-лайт»? – спросила я.

Речь шла о специальном источнике света, в лучах которого ярко блестят отпечатки пальцев, волосы, волокна, сперма и следы от наркотиков.

Галиано достал из ящика, что принес Эрнандес, черную коробочку и две пары темных очков. Пока он искал розетку и выключал освещение, я надела очки, затем повернула выключатель и направила «люма-лайт» на одежду. Луч ничего не высвечивал, пока я не добралась до отогнутого края левой штанины. Волокна сверкнули, словно фейерверк на Четвертое июля.

– Что это, черт побери? – Дыхание Галиано на моем плече.

Я направила луч на отворот и отступила назад.

– !Puchica! Ух ты!

Прищурившись, он с минуту разглядывал джинсы, затем выпрямился.

– Волосы?

– Возможно.

– Человеческие или звериные?

– Это уже задача для вас, сыщиков. Но я бы поинтересовалась домашними животными.

– Черт побери.

Достав из рюкзака горсть пластиковых флаконов, я пометила один из них, отделила волокна и поместила их внутрь. Затем обследовала каждый дюйм одежды. Фейерверки больше не вспыхивали.

– Свет?

Галиано снял очки и щелкнул выключателем.

Пометив на оставшихся флаконах дату, время и место, я соскребла в каждый из них грязь, подписывая на этикетках данные о содержимом. Правый носок, внешняя сторона. Правый носок, внутренняя сторона. Левый носок. Отворот правой штанины. Отворот левой штанины. Правая туфля, внутренняя сторона. Правая туфля, подошва. Десять минут спустя я была готова заняться блузкой.

– Свет, пожалуйста.

Детектив выключил свет.

Пуговицы были обычные, пластиковые. Я коснулась каждой из них лучом «люма-лайта». Никаких отпечатков.

– Все, спасибо.

Комната осветилась. Расстегнув каждую пуговицу, я отогнула ткань, обнажая внутреннюю сторону блузки.

Предмет был настолько мал, что почти ускользнул от моего внимания, запутавшись в шве под правой подмышкой.

Я схватила увеличительное стекло.

О нет!

Глубоко вздохнув и сдерживая дрожь в руках, вывернула рукав наизнанку.

Пятью дюймами ниже лежал еще один.

А еще один обнаружился на дюйм ниже первого.

– Вот черт!

– Что такое? – Галиано уставился на меня.

Я направилась к столу с фотографиями, вытряхнула на него конверты и нашла нужные снимки. Вытащив фотографию таза, взглянула в лупу на таинственные пятнышки.

Господи!

Едва дыша, я вглядывалась в каждый дюйм тазовых костей, затем перешла к следующим фотографиям. Всего заметила пятнышек семь.

Меня охватила ярость и тоска, а вместе с ними – все те чувства, что и в могиле в Чупан-Я.

– Не знаю, кто она, – сказала я. – Но, возможно, знаю, почему она умерла.

7

– Слушаю, – сказал Галиано.

– Она была беременна.

– Беременна?

Я взяла со стола первое фото таза.

– Это пятнышко – фрагмент черепа плода. А в блузке – его кости.

– Покажите.

Вернувшись к столу, я продемонстрировала три фрагмента величиной с ноготь.

– !Hijo de la puta! Сукин сын!

Я не ответила, застигнутая врасплох его горячностью.

– На каком месяце?

– Точно не уверена. Хотелось бы измерить кости и провести сравнительный анализ.

– Чертов сукин сын!

– Угу.

Через закрытую дверь послышались мужские голоса, затем смех грубо нарушил царившую в комнате мрачную атмосферу.

– Так кто же она, черт возьми? – чуть тише обычного спросил Галиано.

– Девушка-подросток со страшной тайной.

– А папаша, видать, не пожелал становиться семьянином.

– Возможно, у папаши уже была семья.