Смертельные тайны

Слова ее показались мне странноватыми.

– Если Шанталь нет в живых, в этом виновата я.

– Вполне естественная реакция, миссис Спектер. Вы одиноки, чувствуете вину, но…

– В январе я рассказала девочке правду.

– О ее биологическом отце?

Она кивнула.

– В тот вечер она исчезла?

– Не хотела верить, обзывала меня по-всякому. Мы страшно поссорились, и дочь убежала из дома. Больше ее никто не видел.

Минуты две мы обе молчали.

– Посол знает?

– Нет.

Я представила себе будущий отчет о костях из отстойника.

– Если в «Параисо» была ваша дочь, то, что вы мне рассказали, может всплыть.

– Знаю.

Женщина подняла голову и приложила к груди ладонь. Лакированные ногти на бледных пальцах в темноте казались черными.

– Я также знаю про труп, который нашли сегодня возле Каминальхую, хотя, к сожалению, не помню, как звали бедную девочку.

У Спектеров были хорошие источники.

– Жертва не опознана, – сказала я.

– Это не Шанталь. Так что круг сужается до трех.

– Откуда вы знаете?

– У моей дочери прекрасные зубы.

У Спектеров были очень хорошие источники.

– Шанталь ходила к зубному врачу?

– На чистку и профилактику. В полиции есть ее карточка. Увы, муж не одобряет рентгеновское просвечивание без необходимости, так что снимков там нет.

– Возможно, скелет из «Параисо» не принадлежит ни одной из девушек, которых мы ищем, – сказала я.

– Или, быть может, это моя дочь.

– У вас есть кошка, миссис Спектер?

Я скорее почувствовала, чем увидела, как она напряглась.

– Странный вопрос.

Значит, источники Спектеров все же небезупречны. Жена посла ничего не знала о находках Миноса.

– На найденных в отстойнике джинсах обнаружена кошачья шерсть. – Я не стала упоминать об образце, взятом у нее дома. – Вы говорили детективу Галиано, что у вас нет домашних животных.

– Мы потеряли нашего кота на Рождество.

– Потеряли?

– Гимов утонул. – Черные ногти плясали на черных жемчужинах. – Найдя его тело в пруду, Шанталь была вне себя от горя.

Женщина немного помолчала.

– Уже поздно, а вы, наверное, очень устали.

Встав, она разгладила воображаемые складки на идеальном сером шелке и шагнула на дорожку. Я последовала за ней.

Когда мы дошли до тротуара, она заговорила снова. В бледно-оранжевом свете уличного фонаря ее лицо приобрело прежнее выражение, свойственное жене дипломата.

– Муж кое-куда звонил. Окружной прокурор свяжется с вами, чтобы договориться, когда вы сможете заняться анализом останков из «Параисо».

– Меня к ним допустят? – ошеломленно переспросила я.

– Да.

Я попыталась ее поблагодарить.

– Нет, доктор Бреннан. Это я должна вас благодарить. Простите.

Мы молча шли дальше. Из открытых дверей баров и бистро лилась музыка. Мимо проехал велосипедист. Прошел, шатаясь, какой-то пьяница. Пробрела старушка с тележкой для покупок. Отчего-то я подумала: «Не эту ли старуху мы видели в парке?»

Когда мы подошли к отелю, к обочине скользнул черный «мерседес». Мужчина в темном костюме вышел из него и открыл заднюю дверцу.

– Буду за вас молиться.

Она скрылась за тонированным стеклом.

Следующим утром, в десять часов, скелет из Каминальхую лежал на столе из нержавеющей стали в судебном морге в Третьей зоне. Я стояла над ним, рядом – Галиано. В конце стола встали доктор Ангелина Ферейра и ее ассистент.

По указанию Ферейры останки сфотографировали и просветили рентгеном еще до нашего прихода. Одежду сняли и расстелили на столе за моей спиной. Волосы и мешок для трупов обыскали на предмет каких-либо следов.

Холодная плитка, стол из нержавеющей стали, блестящие инструменты, флуоресцентный свет, исследователи в масках и перчатках. Более чем знакомая сцена.

Через несколько минут должен был начаться безжалостный процесс протыкания и соскребания, измерения и взвешивания, отделения тканей, распиливания костей – крайняя степень унижения, куда больше, чем она могла пережить перед смертью.

Отчего-то мне хотелось прикрыть ее, укатить от этих стерильных чужаков к тем, кто ее любил, дать ее семье возможность предоставить последний покой тому, что от нее осталось. Но более рациональная часть разума понимала, что жертве нужно имя – и лишь тогда семья сможет ее похоронить. Кости заслуживали шанс заговорить, беззвучно прокричать о событиях последних часов ее жизни. Лишь тогда у полиции появится надежда восстановить то, что с ней случилось.

И потому мы собрались вокруг с бланками, лезвиями, весами, штангенциркулями, блокнотами, банками для образцов, фотоаппаратами.

Ферейра согласилась с моей оценкой возраста, пола и расы. Как и я, она не обнаружила свежих переломов или других признаков насилия. Вместе мы измерили и рассчитали рост, извлекли кость для анализа ДНК, который, возможно, последует. Но это не понадобилось.

Через полтора часа появился Эрнандес с данными стоматологической карты Клаудии де ла Альды. Хватило одного взгляда, чтобы понять, кто лежит на столе.

Вскоре после того, как Галиано и его напарник отправились сообщить печальное известие семье де ла Альда, дверь снова открылась и вошел доктор Лукас из «Параисо». Я узнала его. Лицо эксперта в резком свете казалось серым. Поздоровавшись с Ферейрой, он попросил ее выйти.

В ее глазах над маской мелькнуло удивление. Или злость. Или негодование.

– Конечно, доктор.

Сняв перчатки, она бросила их в бак для биологических отходов и вышла. Лукас подождал, пока дверь не закрылась.

– Вам дадут два часа на скелет из «Параисо».

– Этого мало.

– Придется успеть. Четыре дня назад разбился автобус, погибли семнадцать человек. С тех пор умерли еще трое. У меня не хватает сотрудников, помещения переполнены.

Конечно, я сочувствовала жертвам катастрофы и их семьям, но куда больше сострадала молодой беременной женщине, которую сбросили в канализацию, словно накопившиеся за неделю помои.

– Прозекторская не требуется. Я могу работать где угодно.

– Нет, нельзя.