Снайпер должен стрелять

С Крюком все стало ясно, и это означало, что у Андрея есть еще какой-то запас времени. И он гнал и гнал машину в сторону Буффало.

Теперь следовало разобраться с Чарлзом Маккью. До сегодняшних событий, точнее, до выхода на Дика Чиверса можно было еще гадать, какую он займет позицию. Как профессионал, он не мог не оценить перспективу сотрудничества с Андреем, именно с ним, так как Монд оказался всего лишь гостем. Не вмешайся Дик, Чарлз довел бы следствие до нужной точки, не позволив никому идти дальше предела, установленного хозяевами. Теперь же ситуация изменилась. Рано или поздно сведения о том, что Крюк выложил все подчистую, дойдут до Дика. Дойдет ли до него, что он сам фактически поставил себя под удар, или ему помогут это понять, — не имеет значения. Если утомленные его глупостью хозяева Бостона решат — довольно, и в назидание другим сдадут его правосудию, судьба Андрея никого не заинтересует. И как следователь, и как свидетель он никому не будет нужен. А вот если хозяева решат, что Дика Чиверса надо спасать, тогда Чарлзу Маккью, повязанному уже фальсификацией результатов следствия в «Сноуболле», деваться станет некуда. И тогда уже за Андрея примется не банда наемных убийц, а служба безопасности.

Ах, если бы можно было знать, когда это произойдет! Может быть, через сутки, а может быть, через час. Во всяком случае, спокойно добраться до Буффало ему едва ли дадут.

Глава пятнадцатая Вокруг Пауля Кирхгофа

После того как Чарлз, которому надоели выходки Андрея, выпроводил его при всех, дела, все закручивающиеся вокруг «Сноуболла», пошли не так, как ему хотелось бы. Ускользающий из рук Пауль Кирхгоф, бойня у дома Кида Фрея, требование Старого Спрута прекратить поиски истинного виновника убийств, попытка покушения на группу, возвращающуюся из шале «Сноуболл»… Многовато.

После встречи с Городецким словно что-то переменилось в нем. Никогда бы прежде он не позволил себе намеками побуждать Марка звонить Монду и разводить канитель вокруг желания или нежелания мистера Лоуренса — разумеется, в сопровождении Андрея — полюбопытствовать, что случилось с Кидом Фреем и Лотти. В том впечатлении, какое на него произвел Андрей, было что-то от наваждения. И этот странный его взгляд, с волчьими искорками в глазах. Кажется, Чарлз не удивился бы, обнаружив, что глаза Андрея фосфоресцируют в темноте. Вообще, этот странный следователь словно подорвал его жесткую уверенность в себе.

Добравшись до Пауля Кирхгофа, Чарлз желал вернуть эту уверенность сторицей. Кадзимо Митаси первым почувствовал это на своей шкуре. Психиатрическая лечебница буквально оказалась поставленной с ног на голову. Допустив сотрудников Маккью в свои владения, Митаси, казалось, выпустил руль управления из своих рук. Люди Чарлза перетрясли все подряд. Они тщательнейшим образом обследовали возможности проникновения на территорию лечебницы или незаметного исчезновения из нее. В этом вопросе у доктора все было продумано надлежащим образом: средства сигнализации использовались новейшие, начальник охраны производил впечатление опытнейшего профессионала, персонал охраны хорошо знал дело.

Другая группа сотрудников Чарлза занималась медицинским персоналом, наблюдавшим за больными, пытаясь найти неувязки в алиби Кирхгофа. Кое-кому из наиболее близких по роду работы к Паулю было предложено пройти проверку на детекторе лжи. Испросив разрешения у Кадзимо Митаси, они подверглись испытанию, но следствию это ничего не дало.

Алиби сотрудников, которых так или иначе можно было заподозрить в причастности к преступлению в «Сноуболле», оказалось безупречным, за исключением одного. Дело касалось Стеллы Липс, программистки, обслуживающей диагностические компьютеры.

За четыре дня до событий в шале она получила отпуск, которому предшествовала большая премия, получаемая изредка наиболее добросовестными сотрудниками клиники. Это нашло отражение в ее личном деле, безупречном во всех отношениях. Но именно она провела два дня в пансионате «Спринг-бод» как раз в то время, когда Пауль Кирхгоф совершил тот фантастический полет по направлению к шале. Служащие пансионата ее опознали по фотографиям, но записанной в номере она оказалась не под своим именем. Прибыла она в «Спринг-бод» и покинула его на специальном автобусе, доставлявшем туда клиентов от железнодорожной станции, то есть тех из них, кто не всегда решался подняться на машине к пансионату по горным дорогам. Последний раз ее видели именно в этом автобусе, после чего следы ее терялись. Отпуск Стеллы еще не кончился, но ни дома, ни в пансионате никто не знал, где она намеревалась провести его оставшуюся часть. Никакой прямой связи между ней и Кирхгофом, а тем более его фантастическим прыжком не просматривалось. Поиски ее продолжались. Но предсказание Кадзимо Митаси о том, что Маккью бесполезно потратит время, фатальным образом сбывалось.

Оставались лишь факты, уличающие Кирхгофа, и сам он, имеющий безупречное алиби, подтвержденное многими сотрудниками клиники. Кадзимо вежливо улыбался, не напоминая Чарлзу о своем предсказании. Маккью улыбался в ответ, но улыбка его, скорее, напоминала не особо завуалированный оскал.

После событий, происшедших у кафе Грифа Холидея, Рудольф категорически отказался хоть на минуту оставлять Монда одного, требуя, чтобы тот немедленно собирался домой. Несмотря на прямые возражения Лоуренса, он вселился в его гостиничный номер и только что не спал на его пороге. Монд пробовал протестовать, делая полушутливые заявления чуть ли не о нарушении прав человека и ограничении свободы личности, на что невозмутимый Рудольф ответствовал:

— Вы не дома, сэр, и я, к сожалению, не ваш дворецкий. Ни уволить меня, ни уменьшить мою зарплату не в ваших силах. Как раз чтобы этого не произошло, я должен неукоснительно выполнять предписания своего начальства. Я отвечаю за вашу жизнь, и хотите вы этого или нет, вам придется мириться с неизбежными неудобствами, хотя чем уж я вас так стесняю, убей Бог, до меня не совсем доходит.

Лоуренс и сердился, и посмеивался над ним. Рудольф относился к той категории людей, для которых работа служила главным стержнем существования. Слово «мастер» едва ли подходило к нему, скорее, это был ремесленник в том классическом понимании этого слова, которое относилось к домануфактурному производству. Но Доулинг не зря приставил его к Монду. Пусть и в узком диапазоне оперативника, он владел всем необходимым, что требовала от него работа. Если бы кому-то некоторые из его особенностей показались уникальными, он бы сильно удивился. Например, он легко мог бы продемонстрировать то, что фигурально называется «всадить пулю в пулю». Оперативника, не умеющего это делать, Рудольф посчитал бы за человека, который взялся не за свое дело, и скорее всего удивился бы, за что ему платят деньги. Когда ему понадобилось нейтрализовать тех, кто преследовал их до кафе Грифа Холидея, он не задумывался, как это лучше сделать, — он перевернул их машину с такой же легкостью, как другие переворачивают монету. И Доулинг не случайно без всяких согласований отправил в Бостон именно Рудольфа.

Вселение Рудольфа в апартаменты Монда произошло сразу же после их возвращения из «Сноуболла». Оба, пожалуй, были смущены тем обстоятельством, что им столь внезапно пришлось расстаться с Андреем. Каждый из них размышлял о последних событиях, которые то и дело всплывали в их разговорах.

— Какое он на вас произвел впечатление? — спрашивал Монд, и Рудольфу не надо было объяснять, о ком идет речь.

— Я бы с удовольствием работал с таким следователем, сэр. Думаю, он бы понравился комиссару Доулингу.

— А вам не кажется, что он слишком уж категоричен и резок?

— Мне этого не кажется, сэр. То, что он шутник, — это да. С ним работать не скучно.

— Но ведь все-таки Маккью выставил его не без основания, — больше для того, чтобы послушать, как к этому отнесся Рудольф, чем для того, чтобы сравнить их точки зрения, спрашивал Монд.

— Доулинг бы этого не сделал, сэр. — На своих позициях инспектор стоял уверенно. — А сделав, не стал бы, к примеру, подсылать к нам своего помощника, чтобы заманить вас с Андреем в «Сноуболл», на подмогу к Пайку.

Тут Рудольф попал в самую точку — такое действительно не вязалось с характером Сэма Доулинга.

— Сэр, — спрашивал в свою очередь Руди, — а что вы все-таки думаете про этот самый странный тройной прыжок?

— Помните, друг мой, что говорил по этому поводу Городецкий? Здесь безусловно есть странности. И на ряд вопросов попросту нет ответов. Ну вот, например. Мастерство Кирхгофа не вызывает сомнений, какие-то специальные технические приспособления, конечно же, могут быть изобретены, чтобы обеспечить лыжнику необходимую скорость. Но я неплохо представляю себе, что такое спорт больших достижений. Каждый мастерский прыжок с трамплина — это колоссальная психофизиологическая нагрузка, почти предельная, требующая изматывающих тренировок. Тройной прыжок, то есть утроение этой нагрузки на весьма коротком отрезке времени, — вещь невероятная. Не следует забывать к тому же, что Пауль уже три года не выступает в соревнованиях, то есть должен иметь место эффект растренированности. Это вот и смущало Андрея и, кажется, в не меньшей степени и меня. Признаться, инспектор, я и торчу-то здесь с наивной надеждой взглянуть на Кирхгофа.