Снегурка

Свейский офицер что-то залопотал на своем языке, но Панас обрушил на его голову кол и чужеземец затих.

Потом старший брат приказал Грицко обыскать офицера.

– Боязно,- попробовал тот отказаться.

– Ты на обличье не смотри, чтобы ночью не снился,- подбодрил его Панас.

В переметной сумке шведа, нашлись в чистой льняной тряпице, кусок сала и горбушка хлеба. На груди — серебряный крест. В кармане — красивая серебряная табакерка. Грицко забрал все, что нашел у мёртвого, отдал старшему брату. Тот спрятал награбленное за пояс.

Грицко подошёл ко второму офицеру. Этот был сильно ранен — рукав полушубка пропитан кровью. Москаль признаков жизни не подавал.

Грицко смёл снег с погибшего и перерезав ножом шёлковый шарф, резко рванул за ворот синего мундира.

Парню показалось, что мертвец застонал. «Это мундир так промерз, что скрипит»,- поспешил себя успокоить мародёр.

Под кителем еще и теплая нательная рубаха, а под ней! Грицко аж зажмурился. В свете закатного солнца блеснула золотая толи ладанка, толи монета. Щурясь от блеска, парубок перерезал шнурок и положил находку на ладонь.

Это была монета или оберег: с одной стороны четыре необыкновенных коня, с другой - лодка, а в ней царь или король.

Грицко спрятал сокровище. Больше ничего ценного у убитого русского офицера не было. Ботфорты, из лосиной кожи не снимались.

Панас уже перерезал лошади горло и теперь ожесточенно рубил коню заднюю ляжку. Широкое лицо лоснилось от пота, алели щеки - и от мороза, и от натуги.

Справился споро. Тяжело дыша, подошёл к брату.

– Хорошие сапоги. Руби,- сказал Панас и протянул Грицко окровавленный топор.

– Кого? Коня?

– Зачем коня? Лыцаря.

Грицко не уразумел жарта ,шутки старшего брата. Парень скинул полушубок и прицелившись, поднял топорище.

Но только хотел вонзиться острым лезвием в беспомощное тело, рядом раздался женский голос.

– Не сметь!

Грицко выронил топор и поднял голову. Справа от него стоял дивный рогатый золотой конь, совсем как на монете, а на нём гордо восседала дева с золотистыми волосами.

Лицо у девы было белее снега, а глаза — словно чистая вода в криницах, такие прозрачные.

Краем глаза Грицко видел старшего брата занесшего кол над головой. Еще мгновение и обрушит он его на чудную деву.

Но конь встал на дыбы и всхрапнул так, что из ноздрей вырвалось пламя, бросился на нападавшего.

Все было кончено за несколько минут. Сначала Панаса подняли на рог, потом кинули на землю и стали топтать копытами. Грицко оцепенел от ужаса, видя, как брат превращается в тряпичную куклу.

Из проломленной головы на снег вытекают мозги, один глаз висит на ниточке, а другой отлетел прямо к парубку. Грицко закрывает лицо руками и молится странной деве.

– Пожалей вельможная пани! Дома в подполе мать старуха обезноженная, помрёт без меня,- молит о пощаде, а сам не верит, ждет удара копытом по голове.

– Иди, только монету золотую верни тому, у кого взял.

Грицко положил монету на грудь ограбленного лыцаря и на четвереньках пополз подальше от этого страшного места. Потом, наконец, находит силы и бежит, не замечая, как немеют отмороженные руки.

Когда парубок наконец-то оказывается в погребе, они начинают ныть и болеть так, что он воет и бьется в судорогах. Мать кричит, чтобы окунул руки в кадку с водой, что стоит на печи.

Грицко понимает ее и так и делает, но поздно. Шинкарка от страха за сына отошла от удара, начинает немного двигаться. Женщина сама будет пилить гниющие отмороженные руки сына, кровь и сукровица будут течь на земляной пол. Задыхаясь от зловония, идущего от тела любимого сыночка, она будет промывать раны горилкой.

– Мамо! Прости меня, мамо!- кричит от невыносимой боли Грицко, каясь в своих греховных мыслях и мечтах: ограбить мать, бросить одну.

Теперь она его единственная надежда и опора.

Но это будет намного позже.

Часовня

Дева с золотистыми волосами роет могилу в промерзшей насквозь земле. Отросшие за долгие дни пути ногти стучат о мёрзлую землю и стук этот разносится в зимней степи далеко окрест.

Единорог помогает ей, стуча копытом. Лёд крошится сначала на крупные, потом на мелкие осколки. Они в каплях крови, что сочиться из-под ногтей казалось неживых пальцев ледяной девы.

Промерзшая земля мало похожа на хрустальный гроб из сказок, что напевала на ночь бабушка. Черна земля, как тоска в девичьем сердце, как печаль от несбывшейся любви и обманутых надеждах.

Когда девушка поправляет пшеничного цвета кудри, растрепанные ветром и присыпанные снегом, то слышит легкий, еле уловимый стон.Жив,Никита!

От отчаяния разбудить любимого от вечного сна, Арина плачет, слезы жемчугом падают на мертвенно-бледное лицо любимого, но он не слышит её.

Дыхание его прерывается, сердце бьется всё тише.

И тогда дева выбирается из могилы и подходит к коню : « Конюшко,мой ласковый, конюшко, пойми и прости».Острым осколком льда вскрывает вену на шее единорога. Вместо чаши - прозрачные девичьи руки. Кровь течет горячей струйкой по крупу коня, по лебединой шее. А дева уже отомкнула уста любимого и поит его живой кровью. Еще, и еще.

И вот уже жизнь затеплилась робким пламенем в сильном мужском теле, порозовели ланиты и уста.

Снегурка вспомнила, как учила ее бабка заговаривать руду. И еле слышно произнесла: " «На море, на океане, не деревне Буяне там стояла хатка, в той хатке три сестры на колокола звонице. Они раны зашивали, они кровь останавливали. Ох ты, рана, заживись, ох ты, кровь, остановись. Кровь затворяю, рану заживляю" .

Зверь прядет головой, и бархатными губами касается обнаженного плеча девы, словно жалуясь на боль, а может, прощая. Кровь больше не стекает по золотой шее.

Вечерние розовые сумерки уступили место темной фиолетовой ночи, словно кто-то невидимый загасил лампадку на небе. Темные тучи заслонили луну, и снегопад разгулялся не на шутку, не видно ни зги. Единрог недовольно фыркал и качал головой, стряхивая водопады снежинок с белоснежной гривы.

И вдруг в этом мире, погруженном в хаос войны, засветился робкий лучик надежды. Неизвестно откуда на перепутье возникла часовня. Арина с ужасом подумала о том, что спасение для Никиты так близко, да только её грехи не дадут им пройти в спасительное тепло, и укрыться от непогоды.