Снежная Королева

Кожа съежилась под натиском огня, а женщина обвисла на веревках, которыми она была привязана к исполинскому дубу. Воздух вокруг низко загудел, и мужчины с опаской заозирались по сторонам, а потом все вокруг полыхнуло ярким заревом.

Палачи разом отшатнулись, а на том месте, где была сожжена ведьма, резко угасло пламя. Они ожидали, что на этом месте останутся обгоревшие останки, но под ногами лишь хрустели почерневшие головешки от поленьев. Огромный кряжистый дуб, который веками рос на этом священном для ведьм месте, остался стоять почерневшим исполином, а прежде зеленая трава вокруг пожухла и окрасилась в багрово-алый цвет.

— Род ведьм канул в Лету, — торжественно произнес Готлиб, но ответом ему была мрачная, давящая на уши, тишина. Мужчины стояли, молча глядя на место казни.

— Надеюсь, теперь ты успокоишься, — из темноты выступил мощный силуэт мужчины. Его лицо было перечерчено шрамами, напоминавшими о войнах, что он прошел. Он остановился напротив кучки палачей, которые взирали на него с обреченностью.

— Дагрун, брат, — Готлиб шагнул в его сторону, намереваясь обнять, но его остановил брошенный в ответ презрительный взгляд, — ты пришел.

— Твоя жена отмщена, брат? — равнодушным тоном спросил Дагрун, кивая на засохший дуб, — теперь ты спокоен?

— Пока жива эта змея, которую ты имел неосторожность назвать своей женой? — недобро усмехнулся Готлиб. — Нет, брат, я не успокоюсь, пока не найду ее.

— Усмири свою ненависть, Готлиб, — ровно произнес Дагрун, осаживая брата, — ты слышал, что сказала Варна. Йоханна — моя жена, и наказывать ее буду я, а ты не посмеешь подойти к ней, иначе будешь иметь дело со мной…

— Что? Ты… ты тоже предал меня, — Готлиб с ненавистью смотрел на брата, — значит, ты мне тоже не брат. А если встанешь на пути, пощады не жди.

— Я услышал тебя, Готлиб, — равнодушно проронил Дагрун, скрываясь во тьме ночи.

Постепенно поляна опустела, свет луны мягко серебрил обгоревшую кору исполинского дуба, словно хотел залечить его раны. Из леса пошатываясь и спотыкаясь, вышла рыжеволосая девушка в темном плаще. Осторожно осмотревшись, она откинула с головы капюшон, на мгновение застыв перед местом казни. Сейчас ничего в ее облике не напоминало ту юную, беззаботную ведьмочку с волосами цвета солнца. Сейчас это была древняя старуха с блекло-серыми глазами. Тьма, у которой она искала помощи, сама отказалась от нее, забрав красоту и молодость, а новорожденный сын отобрал и последнюю искру дара богов. Она сделала несколько шагов и упала на колени. Пальцы зарылись в теплую землю.

— Мама… мамочка, прости меня, — прошептала она, сжимая в ладонях теплую землю с еще горячими угольками, — что же я наделала… прости…

Слезы медленно катились по ее щекам. Она ничего не могла сделать и сама все разрушила. Все разрушила, пустив в свое сердце ненависть и зависть.

Любовь… любовь… всех спасет любовь…

Ветерок шептал несколько слов, что произнесла ее мать перед смертью, пробегая шаловливо по ее волосам, будто рука матери касалась их.

Всех спасет любовь….

—…а-а, ф-ху, — я подскочила, все еще ощущая ласковое прикосновение ветерка к своим волосам. Что это было? Сон ли? Я прижала руку к груди, чувствуя, как бешено колотящееся сердце, постепенно успокаивается.

Такое мне еще не снилось! Это было просто ужасно! Никак не пойму, почему эти люди приходят ко мне во сне? Как они могут быть со мной связаны? Хотя ответ тут очевиден — это кто-то из моих славных предков. И что-то мне подсказывает, что эта седовласая девушка-женщина, рыдающая над колыбелью, которая так рьяно защищала ведьму Варну от своего мужа, приходилась мне дальней родственницей. Черты ее лица лишь отдаленно имели сходство с моими, но я сочувствовала ей гораздо больше, чем той же Варне.

Хотя…. Она же была ведьмой, не отсюда ли «растут» корни моего дара, ведь она говорила, что он передается по женской линии? Что-то я совсем запуталась. И почему эти сны не имеют собственной последовательности? Они снятся хаотично, вызывая полный сумбур в голове.

Я встала с кровати, бросив взгляд в сторону пустующей кровати соседки. В последнее время Арина перестала появляться в нашей комнате, и где она ночевала, я не знала. Но складывалось впечатление, будто это я выживаю ее из комнаты. Не хватало только разборок с комендантом. С другой стороны, я смогла вздохнуть свободно, ведь она перестала портить мне жизнь. Разборки у ректора после того избиения закончились скандалом. Его замяли, даже не принеся мне извинений, собственно и сами разбирательства прошли без моего участия. Приехавшие родные Арины провели у ректора в кабинете несколько часов, а потом, забрав дочь прямо с занятий, уехали в город до вечера. Чем закончилось разбирательство, я не знала, лишь в последующие дни поняла, что вакуум вокруг меня стал больше. Меня стали избегать, обходя седьмой тропой, как говорит папа, преподаватели старались лишний раз не трогать, но на это была рекомендация врача, запретившего мне в ближайшую неделю большие нагрузки. Хотя сессию никто не отменял, но ректор почему-то прислушался к рекомендациям врача, назначив мне только письменные экзамены, да еще и с большим временем на подготовку. Одногруппники смотрели на меня кто с завистью, кто с жалостью, но большая их часть все-таки сочувствовала Арине, считая, что я сплю с ректорским сынком, а то и с деканом факультета.

Честно… впервые услышав этот грязный слушок, я едва смогла сдержать слезы. Но заплакать у всех на виду — показать свою слабость и дать им возможность унижать меня и дальше. И самое обидное стало то, что обсуждали эту сплетню… сидя за моей спиной. Две девушки и несколько парней, сидевших в следующем за мной ряду, особо не таясь, вполголоса переговаривались об этом. Я делала вид, что это меня не касается, старательно записывая лекцию, но когда один из парней ткнул мне в спину линейкой, громко спросив:

— Снежина, а в какой позе лучше всего от экзамена отмазаться? — я уже не выдержала. Молча встала, повернулась к нему лицом, и со всей силы впечатала кулак ему в нос.

Саднящая боль в костяшках пальцев и, брызнувшая во все стороны, кровь обидчика, как нельзя лучше успокаивает и дарит уверенность в себе. Девчонки, конечно, сначала завизжали, а потом начали кричать, привлекая внимание преподавателя.

— Ты лучше у Бердникова спроси сам, или предложи ему показать тебе самому, — прошипела я, медленно склоняясь к его лицу.

— Студентка Снежина, вернитесь на свое место, — окликнула меня преподавательница, но я продолжала смотреть в глаза своего обидчика.

Его лицо сначала исказилось от боли, а потом от ужаса. Девчонки, что пытались возмущаться, тоже притихли под моим взглядом, во все глаза смотря на меня. Я усмехнулась, почувствовав себя Великим Каа среди трусливых бандерлогов. Медленно выпрямилась, не спуская с них взгляда, а потом взяла сумку и конспект, направилась на выход, провожаемая зловещей тишиной и взорами тридцати пяти пар глаз. Проходя мимо преподавательницы, косо взглянула на нее, но та только кивнула головой, указывая на выход. Зайду позже и извинюсь за сорванную пару. Все же она не виновата, что эти сволочи устроили мне бойкот. Улыбнулась благодарно в ответ, и прикрыла за собой дверь в аудиторию.

Повернулась, натолкнувшись взглядом на дружка Влада, кажется, Егора, который стоял у входа, что-то набирая на сенсорном экране смартфона. Заметив идущую меня, он на мгновение замер, а потом быстрым шагом скрылся на лестнице. Я пожала плечами, решив, что до конца пары лучше отсижусь в библиотеке.

Я еще не успела дойти до храма тишины и знаний, как путь мне снова перегородили, а затем и вовсе дернули за руку куда-то в сторону. Я едва успела сообразить, что происходит, а меня уже втащили в малую лабораторию, где мы частенько сдавали практику по предмету. Сейчас, на удивление, она была пуста, а мы здесь оказались одни. Кстати о «мы»… я даже рот приоткрыла от удивления, когда на наличие повреждений на моих руках принялся осматривать… Влад.