Снежное чудо

И приложил Волк лапу ко лбу, погрузил себя в думу глубокую. Долго сидел, шевелил мозгами, догадался:

Кора осиновая!

Правильно, — сказала Лиса. — Ох и горькая кора осиновая. Я один раз попробовала и три дня плевалась, зато уж навсегда решила: эта еда не для меня. Но не это в жизни самое горькое.

Что же тогда?

— Эко ты, какой ушлый, — сказала Лиса. — Как ты легко узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Ты пошевели мозгами, догадайся.

И опять приложил Волк лапу ко лбу, погрузил себя в думу глубокую. Долго сидел так, шевелил мозгами. Догадался :

Перед красный!

Правильно, — сказала Лиса. — Горек перец красный. Я один раз попробовала и три дня косоротилась, зато уж навсегда решила: пусть его другие едят. Но не это в жизни самое горькое.

Что же тогда?

Ишь ты, ловкий какой. Как ты легко узнать хочешь, что в жизни самое горькое. Ты пошевели мозгами, догадайся.

И приложил Волк опять лапу ко лбу, погрузил себя в самую глубокую думу. Долго сидел, шевелил мозгами, но так ни до чего и не додумался. Попросил:

Скажи сама!

И сказала Лиса:

Самое горькое в жизни — это попросить у тебя баранинки.

Это почему же?

Попросишь, а ты не дашь. Вот это и будет настоящая горечь.

А вот и неправда твоя, — сказал Волк и отодрал заднюю баранью ногу, подал Лисе в окошко. — Нет, попросить у меня баранины — не самое горькое.

Верно, — согласилась Лиса. — Теперь вижу: ошиблась я. Правильно ты говорил: перец в жизни — самое горькое. Но ведь ошибиться всякий может, и я тоже.

То-то, говорил я тебе. В другой раз не спорь со мной, — сказал Волк и взвалил на плечо барана, понес домой.

И когда уже влезал в свое волчье логово, вдруг вспомнил, что он не хотел даже позволить Лисе дотронуться до своего барана, а тут, нате-ка пожалуйста, сам, как букет цветов, протянул ей в окошко самую лучшую заднюю баранью ногу.

Нет, — сказал Волк, — самое горькое в жизни — это когда обведут тебя вокруг пальца, а ты догадаешься об этом уже только дома.

И ЗАЯЦ БЫЛ НА ИМЕНИНАХ

Справлял медведь Спиридон свой день рождения. Все звери к нему в гости собрались. Заяц тоже пришел. Пораньше из дому вышел, первым пришел.

«Ну что ж, — думает. — Первому мне и место за столом первое. Будут все приходить и видеть: сидит кто? Медведь. А дальше кто? Я, Заяц, и ко мне, к Зайцу, отношение будет особое».

Сидит он так, хорошо о себе думает и слышит — чух, чух, чух! — Лиса пришла, очищается, в порядок себя приводит. Вошла и с порога:

— Здравствуй, Спиридон. С днем рождения тебя... Ну-ка подвинься, косой, я с именинничком-то рядом посижу.

И продвинула Зайца на второе место.

«Ну и что? — думает Заяц. — Второе место за таким огромным столом очень хорошее место. Будут все приходить и видеть: сидит кто? Медведь. А дальше кто? А, Лиса какая-то. А да-а-альше кто? Я, Заяц, и ко мне, к Зайцу, отношение будет особое».

Сидит он так, хорошо о себе думает и слышит: чух, чух, чух! — Барсук пришел, тоже очищается, в порядок себя приводит. Вошел и к Медведю:

Здорово, Спиридон. Что, еще один год прожил? Ну что ж, так год за годом и доживешь до конца своей жизни... Ну-ка, подвинься, рыжая, я с именинничком-то рядом посижу.

И двинул Лису плечом, а вместе с ней и Заяц продвинулся. Сидит он и думает:

«Ну и что? Третье место за таким огромным столом очень хорошее место. Будут все приходить и видеть: сидит кто? Медведь. А дальше кто? А, Барсук какой-то. А дальше кто? А, Лиса какая-то. А да-а-льше кто? Я, Заяц, и ко мне, к Зайцу, отношение будет особое».

Сидит он так, хорошо о себе думает и слышит — чух, чух, чух! — Волк пришел, очищается, тоже в порядок себя приводит. Вошел и с порога:

Здорово, Спиридон!.. Как-то так получается, что ни ты ко мне, ни як тебе в будни в гости не ходим... Ну-ка подвинься, Барсук, я с именинником-то рядом посижу.

И как двинул Барсука плечом, так все и поехали по лавке. Вместе со всеми и Заяц поехал. Потом еще приходили звери и еще. И все двигали и двигали Зайца. И вот уж удвигали его, ему и места за столом не оказалось, да и со стола все порасхватали, взять ему нечего.

А звери поели, поплясали, домой пошли. Вместе со всеми пошел и Заяц. Идет, есть ему хочется, а он поднял с земли соломинку и ковыряет в зубах: пусть хоть другие думают, что он тоже был у Медведя на именинах и отведал медвежье угощение.

ГОРДЫЙ ПЕТУХ

Жил во дворе у бабушки Танахи Петух. Так себе петушок — маленький, слабенький. Да бабушке лучшего и не надо было: кукарекает и ладно. Зато Петух с этим мириться никак не хотел.

— Не может быть, чтобы я был самым слабым петухом во всей деревне. Есть на чьем-нибудь дворе петух и послабее меня, — говорил он.

И шел с деревенскими петухами силой меряться. Бывало, так намеряется, что еле домой бредет, но голову высоко держит.

— Ничего, — говорит, — завтра к петуху дедушки Назара схожу. Еще с ним не дрался, — пылкого нрава был Петух.

Так из двора во двор по всей деревне прошел и везде бит был. Но гордыни в нем от этого ничуть не убыло. При-

шел домой с последней битвы, присел у забора, чуть дышит, а все-таки говорит:

Это еще не все. Вокруг вон сколько деревень разных. Запоют на заре, только слушай, и я знаю: есть где-нибудь в этих деревнях петух послабее меня. Его только найти надо и показать всем.

На другое же утро отправился Петух бабушки Танахи на Белое Озеро — с белоозерскими петухами силой меряться. В полдень прибежала оттуда Хохлатка к курам бабушки Танахи и закричала:

Ой, бегите скорее! Там вашему Петуху наши так дали, что он даже идти не может. Лежит под кустом бузины и крылышками подергивает. Совсем почти мертвый.

Побежали куры, смотрят и не узнают своего Петуха: весь-то он исклеван, весь искровавлен. Подхватили они его под крылышки, поставили на ноги, повели.