Соблазнение

— Ты любила его?

Ее кивок был поверхностным, едва заметным, но он почувствовал его как удар под дых.

— Я большая дура, — сказала она категорично, и он знал, что предательство мерзавца ранило ее глубже, чем предательство ее отца, украло у нее больше, чем ее отец, Общество или Корона. Он лишил ее надежд и мечтаний. Его действия, возможно, привели ее к Зверю, когда она подумала, что он предлагает ей стать его любовницей.

— Дураком был он.

Прежде чем он смог обдумать все последствия, прежде чем он смог напомнить себе о принципе, который он всегда считал священным и никогда не нарушал, он наклонился к ее губам.

Это была ошибка. Точно так же, как было ошибкой съесть слишком много торта. Позже у него наверняка будет боль в животе и его будет мучить сожаление, но пока он чувствовал эту сладость, он не жаждал ничего другого.

Ее губы были такими теплыми, мягкими и пухлыми, какими он их представлял. Он мог бы остановиться прямо здесь и сейчас, после первого прикосновения, но она издала тихий мяукающий звук, который прозвучал для его ушей как отчаяние, и ее руки обвились вокруг его шеи, как виноград, вплетающийся в твердую поверхность для поддержки. Он обвил одной рукой ее талию и притянул ближе, соблазняя ее губы приоткрыться для него и углубляя поцелуй.

Пьянящий вкус хереса и скотча обволакивал ее язык, но именно она, и только она, была ответственна за головокружение, охватившее его. Он не был новичком в женщинах, но никогда не испытывал такой непреодолимой потребности брать то, что предлагали, и умолять о большем. Невинность отмечала ее движения, неуверенность, когда она приветствовала его рвение, и он был относительно уверен, что это было не потому, что она опасалась его, а потому, что она была незнакома с путешествием, в которое они отправились.

Боже милостивый. Неужели ее жених никогда не завладевал ее ртом? Каким святым он был, что смог устоять перед таким искушением? Зверь был прав, назвав его дураком. Сам он не был ни святым, ни глупцом, но грешником.

Когда дело доходило до того, что происходило между мужчинами и женщинами, он ничего не скрывал, был открыт для изучения всех возможностей. Ничто не было запрещено. Она хотела, чтобы он научил ее быть соблазнительной. Он мог бы показать ей, как сломить мужскую волю, как покорять, как соблазнять, как манипулировать, как овладевать.

Не то чтобы она нуждалась в уроках. Он делал то, чего поклялся не делать: вдыхал ее аромат гардении, разгоряченный страстью, ощущал контуры ее тела своим телом, запоминал все ее впадины и выпуклости и отмечал, где они так убедительно прижимались к твердым контурам его груди, живота… его паха. Ее платье было простым, без обилия нижних юбок. Она должна была осознавать, какой эффект оказывает на него. Или она была настолько потеряна в ощущениях, которые они создавали вместе, что они доминировали над ней до такой степени, что она не осознавала ничего, кроме себя?

Ее пальцы прошлись по его затылку вдоль волос, обошли—

Схватив ее за запястья, он завел ее руки за спину, что только сильнее прижало ее к нему. Она была дочерью герцога, и хотя она, возможно, впала в немилость, это не изменило того факта, что она родилась на правильной стороне одеяла, в то время как он родился на неправильной стороне.

Не было никаких причин для того, чтобы ее бросили родители. А вот для него такая причина существовала.

Оторвав свой рот от ее губ, глядя вниз на ее прекрасные черты, он задавался вопросом, что заставило его думать, что он имеет право касаться хотя бы ее мизинца, не говоря уже о ее рте и любой другой части ее тела, которая сейчас была прижата к нему. Эти прекрасные губы были влажными и припухшими, между ними вырывались легкие вздохи. В ее голубых глазах горели угасающие угольки желания.

Она не хотела его. Ей нужны были только уроки. Его предыдущая оценка была неверной. Он был дураком.

Отпустив ее, как будто она внезапно воспламенилась, он отступил назад.

— Завтра в десять утра мы отправимся к портнихе.

Он направился в коридор.

— Бенедикт?

Ускорив шаг, он сбежал по лестнице, рывком открыл входную дверь и вышел в ночь.

Идиот.

Он поцеловал ее. Ему понравилось целовать ее. Он хотел поцеловать ее снова.

Поскольку он был колоссальным идиотом, он также ушел без своего пальто. Будучи слишком упрямым, чтобы вернуться и забрать его, он ссутулил плечи от холода, что, без сомнения, делало его еще более похожим на чудовище, и зашагал дальше. У него было сильное желание ударить по чему-нибудь: по кирпичной стене, в челюсть, в живот. Если бы он наткнулся на кого-то, кто сеял хаос, он был бы только рад добавить хаоса.

Несмотря на свой рост, он никогда не был сторонником насилия, разве что в крайнем случае. Он назначал наказание. Сегодня вечером у него была сильная потребность быть в центре всего этого. Он выставил себя дураком.

Она поцеловала его в ответ.

Понравилось ли ей это? Хотела ли она снова поцеловать его? Или она просто подумала: “А, вот и первый урок”.

Черт с ним. Женщины обычно не действовали ему на нервы, но с того момента, как она сказала ему, что это не его чертово дело на кокни, ее язвительный тон внедрился в его сознание и отрастил щупальца, чтобы добраться до каждого аспекта его, который реагировал на женские уловки.

То, что у нее были самые красивые глаза, которые он когда — либо видел, и изящные черты лица, которые напомнили ему принцесс из сказок, которые он читал своей сестре Фэнси — на четырнадцать лет младше его, — когда она была маленькой девочкой, не означало, что Тея считала его достойным ее или считала его принцем на белом коне, который прискакал, чтобы спасти положение.

Тея. Это имя, казалось, подходило ей больше, по крайней мере, по его мнению. Алтея была той леди, которой она когда-то была. Тея была той женщиной, которой она стала сейчас.

Теперь она была под его крышей, под его опекой. И его забота не должна включать поцелуи, которые даже сейчас, несмотря на холод, умудрялись сохранять тепло его губ. Когда он был достаточно глуп, чтобы провести по ним языком, он все еще чувствовал ее вкус. Не вкус хереса или скотча, которые она пила, под всем этим чувствовалась смесь корицы, масла и сахара, все сладкое. Вкус, который был уникальным, который он будет вспоминать и смаковать до последнего вздоха.

К концу их совместного проживания он станет на тысячу фунтов беднее, потому что будь он проклят, если научит ее, как соблазнить другого мужчину.

Глава 12

Это был всего лишь поцелуй. Она пронесла литанию этих слов в свой сон, а проснувшись, обнаружила, что они все еще издеваются над ней. Это был всего лишь поцелуй, точно так же, как пир — это всего лишь одно блюдо, или буря — всего одна капля дождя, или метель — одинокая снежинка.

Это было все, всепоглощающее, самое яркое солнце, самая большая луна, тысячи и тысячи звезд. Это было нечто большее, чем податливые губы, двигающиеся в тандеме, пробующие, скользящие, проникающие внутрь. Это были языки и зубы, вздохи и стоны. Это распространилось не только на губы, но и на конечности, грудь и то очень чувствительное место между ее ног, которое тянулось к нему, покалывало и пульсировало, и казалось почти экстатичным, когда она почувствовала неопровержимое доказательство его желания, прижатое к ее животу. Он потеплел. Это была искра, которая зажгла страсть. Это не было похоже ни на что, что она когда-либо испытывала раньше, и в то же время в этом было что-то знакомое, как будто каждый аспект ее признавал, что она каким-то образом принадлежала ему.