Соблазнение

— Что значит, ты не можешь?

— Ты принадлежишь к аристократии.

— К которой ты хотела вернуться. Ты вернешься туда вместе со мной.

На ее глаза навернулись слезы. Она слегка покачала головой.

— Я не могу. Это было бы несправедливо по отношению к тебе. Это было бы несправедливо по отношению к твоим родителям.

Он хлопнул ладонью по спинке кровати. Боль убедила его, что он не спит и не стал жертвой какого-то кошмара.

— Объясни, что в женитьбе на женщине, которую я люблю больше жизни, несправедливо по отношению ко мне.

Она вытерла слезы, которые катились по ее щекам. Прочистила горло. Когда она снова посмотрела на него, на ее лице не было ни слезинки.

— Тебе будет достаточно трудно быть принятым, потому что люди знают тебя как Тревлава, а не как Кэмпбелла. Бен, я буду просто помехой. Никто не будет смотреть на тебя благосклонно, если ты женишься на дочери предателя.

— Мне на это наплевать. Я люблю тебя, Тея.

— Я люблю тебя. И это причина, по которой я не могу выйти за тебя замуж.

Он вскочил с кровати, подошел к тому месту, где на полу лежали его брюки, и натянул их. Он не мог вести этот разговор в обнаженном виде. Схватив свою рубашку, он бросил ее ей.

— Надень это.

Потому что он также не мог вести этот разговор с ней в обнаженном виде или в этом чертовом корсете.

Расхаживая по комнате, он пытался собраться с мыслями. Он услышал, как скрипнула кровать. Оглянувшись, он увидел, что она сидит на краю кровати, и отказался признать, как очаровательно она выглядела в его рубашке, скрывающей ее.

— Мы можем сделать так, чтобы это сработало.

— Мы не можем. Ты не знаешь высшее общество. Я знаю.

— Я не собираюсь позволять кучке чертовых шишек определять, на ком мне жениться.

Она встала, и подол его рубашки упал ей на колени.

— А как же наши дети?

— Что с ними?

Кроме того факта, что он хотел, чтобы каждый из них был похож на нее.

— Разве ты не слышал, что сказал Чедборн в ту ночь, когда мы победили его? Как страдали бы наши дети из-за того, что их дедушка был предателем? Как бы мне ни было неприятно это признавать, он был прав. Я ненавидела его за то, что он отвернулся от меня, но я бы ненавидела его еще больше, если бы он этого не сделал, если бы у нас были дети, и им пришлось расти с насмешками и колкостями. Ты же знаешь, каково это. Ты испытал это на себе. Ты же знаешь, как это больно. Я не могу так поступить со своими детьми. Нашими детьми.

Он крепко зажмурился. С почти невыносимой болью он хотел этих светловолосых голубоглазых девочек и этих черноволосых темноглазых мальчиков. Он хотел посадить их себе на плечи, чтобы они могли поместить звезду на верхушку рождественской елки. Он хотел, чтобы у них были приключения с его племянницами и племянником. И с теми, кто еще родятся. Он хотел увидеть, как его мама баюкает одного из них на руках. Он хотел, чтобы они услышали истории, которые его отец рассказал ему сегодня вечером. Он хотел, чтобы они сидели на коленях его сильной и заботливой матери.

Тяжело сглотнув, он открыл глаза, выдержал ее пристальный взгляд и выдавил слова сквозь комок в горле.

— Тогда у нас не будет детей.

— Ты разбиваешь мне сердце, Бен.

— Это только справедливо. Ты разбиваешь мое.

Она отвернулась от него. Он услышал, как она прерывисто вздохнула. Когда она снова повернулась к нему лицом, он увидел перед собой надменную, высокомерную леди, которая появилась в магазине портнихи и столкнулась с леди Джоселин, казалось, целую вечность назад.

— Ты — лорд. Твоя первая задача — обеспечить наследника для наследования титулов и имущества, которые ты унаследуешь. Твои родители будут ожидать этого от тебя. Корона будет ожидать этого от тебя. Общество будет ожидать этого от тебя. Я буду ожидать этого от тебя. Не иметь детей — это не тот выбор, который у тебя есть.

Чертов ад. Ерунда. Он прокрутил в уме еще несколько отборных слов, которым научился у людей, работающих в доках.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Мы уже это сделали, — сказала она, как будто была королевой, издающей указ.

— Я не выйду за тебя замуж.

Ему показалось, что он действительно услышал, как треснуло его сердце. Он почувствовал это.

— Когда ты приняла это решение?

Часть надменности покинула ее.

— Прошлой ночью, когда я смотрела, как ты спишь.

Он взмахнул рукой, чтобы охватить всю комнату.

— А все это?

— Это было прощание.

Глава 28

Стоя у ярко горящего камина в маленьком доме своей мамы и ожидая, пока его братья и сестры поприветствуют друг друга, обнимут маму, нальют себе выпить и рассядутся по своим любимым местам в комнате, Зверь размышлял об иронии своей жизни.

Долгое время, будучи Зверем Уайтчепела, он не считал себя достойным женской любви, жены и детей. Он беспокоился о позоре, который навлечет на них, потому что он вообще ничего не знал о том, откуда он пришел, немного стесняясь того, что он считал несовершенством. Поскольку он никогда не собирался жениться, его никогда не беспокоило, что он владеет борделем. Благодаря этому он смог помочь некоторым достичь лучшей жизни. Хотя он также знал, что это не даст жене повода хвастаться начинаниями своего мужа. Но опять же, это не имело значения, потому что он представлял себя без жены.

Затем Тея вошла в его жизнь с силой шторма, который так легко мог оставить за собой разрушение, и ей удалось развеять все причины, по которым он считал, что недостоин ее, пока он, наконец, не понял, что это так. Он попросил ее руки, она сказала "да". Он никогда не испытывал такого удовлетворения, такой радости.

Теперь он был наследником герцогства. Он получил силу, чтобы исполнить ее мечту. Брак с ним вернет ее в Общество, сначала как графиню, а со временем и как герцогиню. Но теперь она не хотела выходить за него замуж из-за позора, который, как она думала, принесет ему — и, что более важно, их детям. Что ее присутствие в их жизни усложнит принятие его и их детей.

Ерунда.

Как он мог просить своих родителей не признавать его публично своим сыном? Как он мог разбить их сердца, когда они уже однажды были разбиты из-за него? Как он мог отказаться от наследства, которое они с гордостью и радостью передали ему? Он даже не был уверен, что закон позволит это.

Он чувствовал себя так, как, по его предположению, чувствовал бы себя, если бы остался на корабле, направляющемся в море, — без привязи, без швартовки, отчаянно ищущий безопасную гавань. Казалось, он больше не знал, кто он такой. Тропинка, по которой он шел, была полна ежевики, и он не знал, как обойти ее, не наткнувшись сначала на шипы.