Собрание стихотворений и поэм

Уже туман рассеялся густой И горизонт запламенел кроваво. И шепотом окликнул часовой Идущего к костру Ахбердилава.

Но закричал наиб издалека: — Пророк аварский, ассалам алейкум! При помощи надежного клинка Я на вершину отыскал лазейку.

Шамиль промолвил: — Славный Ахбердил, Сперва омой гноящиеся раны, Не то они лишат последних сил Тебя, наиб, в сражении неравном.

Но Ахбердил, вздыхая глубоко, Ответил:— Я приучен к вражьей стали… Лишь бы седые камни Ахульго От новых ран сегодня не устали.

Тогда имам воскликнул: — Ахбердил! Благодарю тебя, хунзахский сокол, За то, что ты надежду в нас вселил, Которая заменит шашек сотню.

Гяурских пушек больше, чем у нас Земли на этих выщербленных склонах… Но не о том горюю я сейчас, Меня терзает звук неугомонный.

И день, и ночь грохочет барабан, Лишив покоя самого Аллаха. Урусский барабанщик, как шайтан, Не знает ни усталости, ни страха.

Ахбердилав на это отвечал: — Твоя досада мне, имам, понятна. И коль свинец шайтана не достал, Его угомонит клинок булатный.

Но прежде, чем обрушится мой гнев И рот дотла испепелят проклятья, Позволь мне помолиться в тишине За упокой души погибших братьев.

Притихли все, когда Ахбердилав Поднес к лицу широкие ладони, Застыв, как неприступная скала, Он всех друзей по очереди вспомнил.

Затем с колен затекших быстро встал, Всей статью замечательной похожий На боевой сверкающий кинжал, Который грозно выхвачен из ножен.

И пламенно воскликнул: — Бисмилла! Друзья мои, товарищи и братья! Последнее пристанище орла Враг заключил в смертельные объятья.

Нам предстоит сражаться до конца, Не чувствуя ни боли, ни унынья. Но если чьи-то дрогнули сердца, На Ахульго им места нет отныне.

Пусть поспешат немедля слабаки В аулы, что, как гнезда куропаток, Разбросаны повсюду вдоль реки На валунах, от времени покатых.

Пускай вернутся к женам молодым, Тоскующим по нежности ночами, И к матерям морщинистым своим, Что в люльках их с надеждою качали.

Мы всех отпустим с миром, видит Бог! А эту землю защитим, как можем, Где даже из скалы растет цветок, Поэтому и нет ее дороже.

Ахбердилав закончил и утих, Разглядывая пристально мюридов. Но не было такого среди них, Кто чем-нибудь свое смятенье выдал.

Плечом к плечу стояли все молчком, Сжимая рукояти острых шашек: — Веди, Ахбердилав, нас! Мы умрем, Не посрамив земли свободной нашей.

«Лахавула алла!» Да будет так. Мечеть поповской церковью не станет. И не один еще коварный враг Найдет себе могилу в Дагестане.

IV.

Как штык солдатский, засверкало утро И солнце показалось из-за гор, Когда гонец примчал из Петербурга Приказ царя о штурме Ахульго.

Последний бой… На вражеских знаменах Нахохлились двуглавые орлы. Но барабанный стук неугомонный Внезапно оборвался у скалы.

Ахбердилав, как будто барс поджарый, Добычу терпеливо подстерег И голову врага одним ударом Отсек его безжалостный клинок.

На землю, крепко палочки сжимая, Свалился обезглавленный шайтан… И покатился, глухо громыхая, Его осиротевший барабан.

Споткнулся штурм, как конь, на полдороге И медленно попятился назад. Полковник Пулло тотчас же в тревоге Поднес трубу подзорную к глазам.

Солдата обезглавленное тело Покоилось, как прежде, под скалой… Каким недобрым ветром оголтелым Его в края чужие занесло?

Какое ему дело до аулов, Что стиснуты в объятиях вершин, Когда под Вязьмой или же под Тулой Его село просторное лежит?

Где немощная мать до резкой боли В пустую даль глядит из-под руки И причитает горестно: — Соколик, Неужто сочтены твои деньки?

Но он лежит, ответить ей не в силах, Беспомощные крылья распластав. И имя материнское застыло На искаженных мукою устах.

А рядом с ним валяется папаха Лихого изо всех лихих рубак, Который умер с именем Аллаха На искаженных яростью губах.

Лишь барабан по склону, громыхая, Бессмысленно несется наугад, Как будто обвиненье предъявляет Затеявшим кровавый этот ад.

Кто виноват?.. Грядущее рассудит И все поставит на свои места. Оно не терпит сказанного всуе, А к истине дорога непроста.

V.

Уже сгустились сумерки, и бой Оглох, окаменел, лишился зренья… Казалось, что он замер сам собой И тишиной прикинулся на время.

Мюриды уцелевшие взошли На высший пик аварской цитадели, Где наскоро убитых погребли И шепотом «ла иллаха» запели.

Но поклялись, что все они умрут, Не примирившись с кровными врагами… Свободной птицей билось на ветру Зеленое простреленное знамя.

Три месяца минуло с той поры, Как началось великое сраженье, Три чуда небывалых сотворив, Достойных и доныне поклоненья.

Одно из них зовется Ахульго, Холм ашильтинский — крепость и могила, Что и видавших виды стариков Трехмесячным упорством поразило.

Другое безымянно, как и тот Безусый барабанщик из России, Что, повинуясь долгу, шел вперед, До хруста стиснув палочки прямые.

А третье чудо — это Ахбердил, Который терпеливо и отважно Клинком булатным из последних сил Тропинку прорубил в чащобе вражьей.

Нашлись, по правде, злые языки, Подвергшие сомненью этот случай: Мол, как пройдешь сквозь русские штыки, Когда их больше, чем камней на круче?

Тогда имам прервал напрасный спор, Воскликнув громко:— Кто не знает страха, Того не колет штык, не жжет позор! Знать, таково желание Аллаха.

Все чудеса, мюриды, впереди — И подвиги, и битвы, и награды. Мы штык ружейный вырвем из груди И оглушим врага его прикладом.10

Пусть для погибших на горе святой Каменьев не хватило для надгробий, Но ненависти хватит нам с лихвой, Ведь наш последний час еще не пробил.

Навек прощайте, львиные сердца, И башня, возведенная Сурхаем11, Где Алибек Аварский12 до конца С врагами бился, кровью истекая.

Навек прощайте, яростные дни И сном тяжелым скованные ночи, И смелый сокол из Балахуни, Чьим именем стращали ханских дочек.