Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
И гордый Малачи13 из Ашильты, Что самого Ермолова тревожил, И Бартихан14 — отцовский брат, и ты, Джамалутдин — мой маленький заложник.
Навек прощай, Набатная гора! Мы нынче покидаем твои склоны С надеждой, что придет еще пора, Когда героев вспомнят поименно.
Пусть вырублены мощные стволы, Но корни мерно дышат под землею — Они ростками вырвутся из мглы И зазвенят зеленою листвою.
… Когда войска пришли на Ахульго, Оглохшую от выстрелов и гама, В живых не отыскали никого, Но и средь мертвых не нашли имама.
Помчался с донесением гонец Под грохот
На радостях, судьбу благодаря, Раздали щедро царские медали Убогим инвалидам, матерям И вдовам, почерневшим от печали.
Сиротам бедным и старухе той, Что вдаль все еще глядела неустанно, Пытаясь услыхать в глуши родной Звучанье полкового барабана.
VI.
Сто легенд сложили о войне, Но одна, как истина, бесспорна — Сына привязал Шамиль к спине И взлетел над бездной туром горным.
Следом за имамом Ахбердил Взвился над рекою, точно сокол. Только тот, кто выбился из сил, Стал добычей жадного потока.
Собственному страху вопреки В гневные, бушующие волны Раненые, дети, старики Падали и гибли добровольно.
Среди них была и Патимат, Нежная, как лань, сестра имама. Но и та, не отступив назад, Прыгнула в поток с ребенком малым.
До сих пор Андийское Койсу Бережет в коричневом суглинке Каждую горючую слезу, Каждую горячую кровинку.
И поет гортанная вода С душераздирающей тоскою О далеких яростных годах, О безвестных пламенных героях.
… Между тем в Чечне имама след Через две недели отыскался. И еще суровых двадцать лет Он с войсками царскими сражался.
И четырехпалый Ахбердил, Наточив клинок булатный рьяно, Множество еще осиротил Полковых победных барабанов.
С криками «лахавула алла» Наносили воины удары. Двадцать лет их славные дела Поражали русского сардара.
Но когда им было нелегко, Утешал Шамиль больных и слабых. Глядя в направленье Ахульго, Восклицал он: «Ты —моя Кааба 15!»
Даже на Гуниб-горе и там, Где зашла его былая слава, Обращался мысленно имам К твердому, как сталь, Ахбердилаву.
И, плененный, в лагере врагов Повторял он, словно стих Корана: — Ахбердил, ты лучший из сынов Доблестных Чечни и Дагестана. Базалай
Жил Базалай среди гор, Слыл оружейником он. Лучшим кинжалам с тех пор Имя дают «базалай».
*
Ширью лезвие в пять вершков, А длиною оно в аршин, Вот каков он есть, вот каков Горский кованый базалай.
Ненадолго в ножнах покой Находил он, прильнув к бедру. И с недюжинною рукой Вновь сливался его эфес.
И Кавказ мне соврать не даст: Был в сражениях базалай Разрубить пополам горазд Вместе всадника и коня.
Ширью лезвие в пять вершков, А длиною оно в аршин. У прославленных ездоков Почитаем был базалай.
После срубленной головы, Чтобы с лезвия кровь стереть, Нужен был лишь пучок травы, С камня сорванный на скаку.
Там, где слышался звон стремян, За великое мастерство Не один в горах годекан Возносил Базалаю честь.
На базарах о нем молва Не смолкала за веком век. И поныне она
жива Там, где горский звучит чунгур.*
Вздыблен огненный жеребец, И на горцев сквозь облака Под Кумухом Тимур Хромец Боевую метнул орду.
И рванул Базалай клинок, Чтоб Тимура рассечь в бою, Но ордынский успел стрелок Продырявить его стрелой.
Оружейник упал с седла. И Тимуру: «Всем миром правь!» – Был трофейный того числа Базалай поднесен в горах.
И поведал ему клинок Про хозяина своего, Сколько в битвах голов отсек У незваных он чужаков.
«Не забудет его Кумух, Мой хозяин – умельцем был. Дух свободы я – вечный дух Воплощен им в стальную плоть!»
Рдел походный шатер огнем – Из бухарского шелка весь. На парчовых подушках в нем Восседал властелин хромой.
Много он покорил земель. Вот и неба достиг почти. И невиданный им досель На коленях держал булат.
Было лезвие обнажено, И, таинственней всех зеркал, Отражало в себе оно Лик Тимура вблизи луны.
Македонскому наверняка В славе вызов бросал Тимур. И тщеславно легла рука На плетеную рукоять.
И, подлунную не деля Власть ни с кем свою, думал он: «Недостойна иметь земля Двух владык, пока буду жить!»
Из Евфрата и рек других Он в походах поил коня И в наложницу войск своих Грозно Персию обратил.
В мире многие города Самарканд красотой затмил, И ученых мужей сюда Свез Тимур из чужих краев.
Но приходит всему конец, В Самарканде вселенский плач, То в гробницу сошел Хромец С громким именем Тамерлан.
Где добыча его? Весь свет Ей не мог бы назвать цены, Но пустило по ветру лет Время то, что он взял в боях.
*
Перс по прозвищу Надиршах В знойной Индии, говорят, Выбить смог, как судил аллах, Из руки магараджи меч.
Это горский был базалай, Кликнул шах к себе толмача: «Чьи на лезвии, – прочитай, – Начертал имена резец?»
И услышал шах от него: «Имя первое – Базалай, А в соседстве с ним – самого Имя доблестного Хромца».
Шах Надир, оценивший меч, Ювелира позвать велел И свое приказал насечь Имя зычное на клинке.
Поднимают шакалы лай, И стервятник добычи ждет. Носит с гордостью базалай Шах Надир на ремне своем.
В белой кипени облаков Возвышается Дагестан. И один из его замков – Крепость горцев – Нарын-кале.
Шлет каджаров персидский шах С братом собственным во главе: «На лезгин нагоните страх, Отомкните под небо путь!»
Но лезгинские лучники Преградили дорогу им. И отринуты чужаки, И убит полководец их.
Надиршах, как о том узнал, Базалай из ножен рванул: «Я клянусь, будет счет немал Мною срубленным головам.
За тебя, Ибрагим, мой брат, Отомщу, как велит мне долг». И поднес он к губам булат, Сталь холодную поцеловал.
Ширью лезвие в пять вершков, А длиною оно в аршин. И послышался звон клинков, Надиршах в Дагестан пришел.
И о том была не одна По соседству семи планет Песнь в селениях сложена, Не страшны времена для них.