Собрание стихотворений и поэм

«Наиб мой приближенный, Не можешь ты не знать, Что сабле – обнаженной Случается бывать».

«Не спорь, мой похититель, – Сказала Анна вдруг, – Пусть горцев предводитель Объявит всем вокруг,

Что проливать не стану Слез над золой утрат. Пусть мир забудет Анну, Запомнив Шуайнат.

Я чтить, имам, готова Суровый твой закон. Сойду, лишь скажешь слово, Как сабля, в глубь ножон.

Я сделаюсь аваркой, К судьбе твоей припав…» И вскоре в схватке жаркой Погиб Ахбердилав.

И преклонил вершины, Мой Дагестан, не ты ль, Когда вблизи Медины Покинул мир Шамиль?

И посреди пустыни, Где багровел закат, Оплакан был в кручине Он верной Шуайнат…

К подножью гор мой поезд Летел через Моздок, И, к столику пристроясь, Писал я эту повесть, От вымысла далек. Неравный бой

Воюет со мною и спорит судьба. Ах, это бывает… Не надо скорбеть. Махмуд

Вошли твои слова в сердца и в души. Не знали горы слов таких досель. Гамзат Цадаса

I

Это было в Галицийском крае, Где в разгаре первой мировой Сталь свистела, воздух разрывая, И клубился смрад пороховой.

Это было на карпатских склонах, На дорогах, устремленных ввысь, Где кавказцы в эскадронах конных «Дикою дивизией» звались.

В ней служил и дагестанский всадник, Выросший в седле и на скаку. Люди говорят, что первой саблей Был он признан у себя в полку.

Заломив аварскую папаху И надев черкеску в газырях, Этот горец, сам не знавший страха, Недругу внушал немалый страх.

Но его острейшее оружье Дополнял и добровольный груз. Был солдат с певучим словом дружен И берег испытанный кумуз!

Преданный походной этой лире, Создавал стихи свои Махмуд И мечтанья о любви и мире Смело выносил на общий суд.

Тронув струны, хорошел аварец, Вспыхивали зоркие глаза, И, на звон кумуза отзываясь, Рокотала дальняя гроза.

И при этом, словно черный пламень, Украшали горца неспроста Пышные усы, двумя снопами Осенив поющие уста.

Сам он родом был из Кахаб-Росо, А теперь, от отчих мест вдали, Воспевал и тот аул, где рос он, И селенье горное Бетли.

Сам он родом был из Кахаб-Росо, А посланья посвящал свои Мариам – бетлинке чернокосой, В обиходе попросту – Муи.

II

Пел Махмуд, и всадники внимали Слову друга, дрогнувшей струне: «Эту землю пламя обнимает, И душа моя в сплошном огне.

Кровь свою пролив на поле брани, Где грохочут лютые бои, Я еще ведь и тобою ранен, Пропадаю без тебя, Муи.

Понимаю, мы с тобой неровня. Твой отец – служака, богатей. Я, рожденный угольщиком скромным, Недостоин прелести твоей.

Хижина моя – неровня дому, Что построен для твоей семьи. Ты родней обещана другому, Я отвергнут, бедная Муи.

Ну а твой жених… Каким же слогом Мне обрисовать его дано? Кто он? Бык, родившийся безрогим, Иль петух, ощипанный давно?

Но пока, врагами ошельмован, Я скрывался в ближней стороне, Вышла ты за этого, другого… Где найду забвенье? На войне?

Я в атаках проявляю рвенье, Но воюю и с самим собой, Ибо я не нахожу забвенья, Продолжается неравный бой.

Безответны все мои посланья, И погашен свет в моем окне. Только старики на годекане, Как всегда, судачат обо мне.

Сплетницы, к источнику спускаясь, Перемыли косточки мои… Я стихом печальным откликаюсь, Все еще сгорая от любви.

Как поверить мне в твою жестокость, В лицемерье этих глаз и губ? Я отвергнут, предо мною – пропасть. Все стерплю я, ибо – однолюб!

Как сложилось… Мы с тобою ровня. Но – уж ты, Муи, не обессудь – В здешние соборы и часовни Я вхожу, чтоб на тебя взглянуть.

Здесь повсюду дева пресвятая – Символ первозданной чистоты. Росписью любуюсь, узнавая И твои прекрасные черты.

Знаю, мусульманину негоже К иноверцам заходить во храм, Но мадонна на тебя похожа, Имя у богинь одно и то же, Ведь Мария – это Мариам.

Я готов оружье бросить в бездну, Я мечусь – подстреленный джейран. Исцеляюсь я от ран телесных, Погибаю от сердечных ран.

Изувечен муками такими, Я готов – опять не обессудь – Скакуна армейского покинуть, Пешим ходом устремиться в путь.

Снится мне – Бетли все ближе, ближе, Мнится мне, что я пришел домой, Снова луг высокогорный вижу И тебя, цветок альпийский мой.

Создавать поэму нелегко мне О моей и о твоей судьбе. Понимаю, мы с тобой неровня, Но опять все песни о тебе.

Мариам, невечны наши сроки, Очень краток времени запас. Может, эти горестные строки – Все, что уцелеет после нас…»

III

Так аварца посещала Муза, Струны стройно вторили словам. Пел Махмуд под перебор кумуза: «Земляки, теперь взываю к вам.

Вам не надоела эта бойня, Эта обоюдная резня? Есть и дали и дела достойней Для джигита и его коня.

Всадники, солдаты Дагестана! Дети ждут, не убраны хлеба. Ну а мы воюем непрестанно, Множим не потомство, а гроба.

Здешние поля и перевалы Мирною зимой белым-белы. Нынче снег набух от крови алой, Почернел от пепла и золы.

Обращаюсь к вам, сыны Кавказа, Обитатели иных краев. Пусть меня поймете вы не сразу, Свой напев я повторить готов.

Истина проста и неизменна – Кличут нас родные очаги. Обращаюсь к вам, солдаты Вены: Что делить нам? Разве мы – враги?

Братья, слову моему поверьте, Безнадежна эта крутоверть. Лишь любовь дарует нам бессмертье, А война повсюду сеет смерть».

Те, кто мог, переводили с ходу Строки дагестанского певца, Что доступны каждому народу И способны пробудить сердца.

Тут и вправду совершалось чудо. Примолкал губительный металл. Понимали русские Махмуда, К австро-венграм голос долетал.

IV

Хоть разноязычны, но не глухи – Многие постигли этот зов. …Но дошли о песнопевце слухи До высоких воинских чинов.

Тех, что, состоя при генерале, Хоронясь от стали и свинца, Подчиненных дружно призывали Драться до победного конца.

Шаркуны из тылового штаба Зашумели, проявляя прыть: «Этому смутьяну нам пора бы Трибуналом строго пригрозить».