Собрание стихотворений и поэм
Шрифт:
… Я согласен с поверием этим вполне, Ибо в том, что и сам я по кругу До сих пор, стиснув зубы, скачу на коне, Есть упрямой аварки заслуга. Чаша жизни
Она из Чоха, из Ругуджа – он: Поэт Эльдарилав – глашатай страсти. И словно красный сокол на запястье, Вскормлен глагол, что к милой обращен.
Но знатная у девушки родня И здравствует восточная манера: Отцу невесты сваты офицера В дар привели арабского коня.
Клыкам подобны скалы с двух сторон, Чох расположен, словно в волчьей пасти. Поэт Эльдарилав – глашатай страсти К возлюбленной на свадьбу приглашен.
Ответить
«Отравлено вино – не пей вина», – Как смерть бледна, знак подала невеста, Но за нее, не двинувшийся с места, Он гордо чашу осушил до дна.
Вольны враги решить его удел, Зато у них над словом нету власти. Поэт Эльдарилав – глашатай страсти, Держа кумуз, в последний раз запел.
И видел он: темнеет вышина, Горит звезда, как рана в ней сквозная… Пью чашу жизни я, того не зная, Что, может быть, отравлена она. Четырехпалая рука
Из Хунзаха родом он – Доблестный Ахбердилав, Имя чье, как сабли звон, Благозвучно для вершин.
На устах молвы оно, А молвы уста не льстят, Переправилось давно Через горные хребты.
И наиба своего, Есть свидетельства о том, В битвах, как ни одного, Неспроста ценил Шамиль.
Помнятся его слова, Что лихой Ахбердилав В клетке ребер – сердце льва Носит с молодых годов.
И сардар, как офицер, В русском штабе говорил: «Храбрости подать пример Может нам Ахбердилав».
Сталь дамасского клинка Обнажал он под Дарго, И была его рука В боевой влита эфес.
Сабельный зажечь сполох Всякий раз могла в бою Не пяти, а четырех- Палая его рука.
Помнят Терек и Моздок И леса Большой Чечни, Как – прославленный ездок – Он мюридов возглавлял.
В схватке над Валериком Скакуна метнул в намет Горец с поднятым клинком, Чтоб поручика сразить.
Путь отчаянный ему Крупом своего коня, Сам не зная почему, Преградил Ахбердилав.
А потом хабар прошел, Что спасенный офицер На счету опальным, мол, Был у белого царя.
И в Хунзахе и в Чечне Не забыт Ахбердилав. И о том услышать мне Довелось от стариков,
Как, у мужества в чести, Оказалась не в бою Четырех, а не пяти- Палою его рука.
*
Друга верного имел Среди всадников Чечни, Как сулил ему удел, Удалой Ахбердилав.
Дагестана и Чечни Два наиба Шамиля, Побраталися они Кровью сблизившихся ран.
И чеченец Батако, Подбоченясь, молвил так: «На душе моей легко, Если рядом ты, авар.
Из Шатоя родом я, Из Хунзаха родом ты, Нам один аллах судья, А второй судья нам – честь».
И с одной они скалы Разрядили два ружья, И о том, паря, орлы Вспоминают до сих пор.
Стремя в стремя – всякий раз Мчались в бой два кунака И не опускали глаз, Видя смерть перед собой.
Не от страха ли бледна, Мстительно подкралась к ним, Как из-за скалы, она – Чтобы в спину поразить?
Но об этом в час другой Расскажу вам, а сейчас Верным должен быть слугой Я зарока своего
И поведать в должный срок, По причине смог какой Я поэму «Четырех-
Палою» назвать «рукой».*
От Шатоя невдали После боя как-то раз, Расседлав коней, сошли Два наиба к роднику.
И на лицах молодых, По которым пот стекал, Не остуженный еще, Отсвет боя пламенел.
А ключи в горах Чечни Звездно-холодны всегда, Жажду утолить они Могут и в полдневный зной.
Жаль – восстанут земляки, А не то бы Каспий я Отдал бы за родники Малой и Большой Чечни.
Насладившись родником, Два приятеля тотчас Развалилися рядком При оружье в головах.
Батако приснился сон В сладком шелесте травы, Что свою невесту он В брачную ведет постель.
А другой наиб во сне, Приподнявшись из седла, На взметенном скакуне Схватку продолжал вести.
Проносился козодой Над уснувшими в траве. И, судача, за водой Девушек пришла чета.
И была не их вина (Всех кавказцев чуток сон), Что немедля ото сна Пробудились молодцы.
«Здравствуйте! С приездом вас!» – И зарделись обе вдруг. Был с одной не в силах глаз Отвести Ахбердилав.
«Ковш воды подай-ка мне», – Он красавице сказал. Выпил ковш, но грудь в огне. Иль вошел в нее недуг?
Что случилося с тобой, Магома Ахбердилав? Сотни раз кидался в бой, А сейчас как оробел.
Иль не ты сломя башку По привычке рвался в бой Первым на лихом скаку И последним отходил?
И признался Шамилю Ты однажды, не таясь: «Дагестан родной люблю Больше, чем тебя, имам!»
Он, наверно, оттого Положиться на тебя Мог, как ни на одного Из наибов пятерых.
Два кувшина на плечах Незнакомки унесли, На кувшинах и в очах Двух наибов отразив.
Что, хунзахский сокол, ты Свесил голову на грудь, Иль девичьей красоты Был видением сражен?
Голыми руками мог В скалах барса взять живьем, Что ж уходит из-под ног Твердость шага твоего?
Как наиб Хаджи-Мурат, Родом из Хунзаха ты, И считал, что газават Значит больше, чем любовь.
«Что с тобой, Ахбердилав? – Прошептал вдруг Батако. – Будто бы пустой рукав, Не владеешь ты собой».
И сказал он Батако: «Знаешь сам ты, что всегда Я бы выбрался легко, В волчью яму угодив.
Но не выбраться, поверь, Сколько б лестниц ни нашлось, Мне из ямочек теперь На шафрановых щеках.
До чего же хороша Соплеменница твоя, Та, что, будто бы спеша, Первою, простясь, ушла».
Батако, как громом вдруг Пораженный, онемел. «Если б знал ты, верный друг, Как безжалостна судьба!
Я ль тебя похоронил Или сам я погребен? Пусть хоть будешь ей немил, Знай, твой путь не перейду».
Батако кинжалов двух Слышал лязг в своей груди, И казалось, свет потух Под бровями у него.
Но в сомнения свои Трижды выстрелил наиб, И от собственной любви, Застонав, отрекся он.
И взглянул Ахбердилав На вершину, где Шатой, Синеву небес вобрав, Красовался перед ним.
«Батако, ты должен знать, Кто она и родом чья, Ибо вряд ли ей под стать Есть красавицы у вас».
«Все тюльпаны по весне Ненаглядны на лугу. Девушки у нас в Чечне Чаровницы, как одна.