Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

ЛЮБИМОЙ

Моей жене Елене

Слава богу, я пока что Собственность имею: Квартиру, ботинки, Горсть табака. Я пока владею Рукою твоею, Любовью твоей Владею пока. И пускай попробует Покуситься На тебя Мой недруг, друг Иль сосед, — Легче ему выкрасть Волчат у волчицы, Чем тебя у меня, Мой свет, мой свет! Ты мое имущество, Мое поместье — Здесь я рассадил Свои тополя. Крепче всех затворов И жестче жести Кровью обозначено: «Она — моя». Жизнь моя виною, Сердце виною, В нем пока ведется Всё, как раньше велось, И пускай попробуют Идти войною На светлую тень Твоих волос! Я еще нигде Никому не говорил, Что расстаюсь С проклятым правом Пить одному Из последних сил Губ твоих Беспамятство И отраву. Спи, я рядом. Собственная, живая, Даже во сне мне Не прекословь. Собственности крылом Тебя прикрывая, Я охраняю Нашу Любовь. А завтра, Когда рассвет в награду Даст огня и еще огня, Мы встанем, Скованные, грешные, Рядом — И пусть он сожжет Тебя И сожжет меня. 1932–1933

ПИРУШКА

В
снегах, в деревьях черных
Стоит высокий дом. Там в комнатах просторных Пол ходит ходуном; Там, шелковые ленты К гитарам прививав, Досужие студенты Добились новых прав. Студенты, вы любимы, Вам брагу подают За снег, летящий мимо, За горный институт, Вставай, товарищ Мелик, Во весь саженный рост! Мы от тебя хотели б Ответный слушать тост. Встает товарищ Мелик Во весь саженный рост, Поддерживаем хмелем, Ответный держит тост: — Товарищи, не выбить Нам дело во хмелю! Я предлагаю выпить За практику мою. У практики той сила — Качала без вина, По рудникам водила, Свирепая, она. Там тоже пировали Бригады, как могли: То в угольном обвале, То в угольной пыли. Там тоже пир отменный И тоже к черту сон, И кружки с черной пеной По двадцать с лишним тонн. Там молодость в окопах Который год не спит. За наших рудокопов! За камень-антрацит! Хозяйка помнит тоже Про прежние дела, Про крытые рогожей Остывшие тела. Вставай, товарищ Лыбо, Как на зачете, прост Мы от тебя смогли бы Ответный слышать тост. Встает и слова просит, Кивает бородой: — Мне только тридцать восемь, Я самый молодой. О годы битв и славы, Снегов и звезд обвал! Тогда огни Варшавы Я пикой сосчитал. Ой, ветер тучу гонит, А туча не идет, Заседланные кони Грызутся у ворот. Гитары, свесив ленты, Поют: «Пора, пора», Досужие студенты Пируют до утра.
1933

РАССТАВАНЬЕ С МИЛОЙ

Чайки мечутся в испуге, Я отъезду рад, не рад, — Мир огромен, И подруги Молча вдоль него стоят. Что нам делать? Воротиться? День пробыть — опять проститься — Только сердце растравить! Течь недолго слезы будут, Всё равно нас позабудут, Не успеет след простыть. Ниже волны, берег выше, — Как знаком мне этот вид! Капитан на мостик вышел, В белом кителе стоит. На одну судьбу в надежде, Пошатнулась, чуть жива. Ты прощай, левобережье — Зелен ы е острова. Волны кинулись в погоню, Заблестел огонь вдали, — Не с гитарой, не с гармонью, А с баяном парни шли — Звонким тысячным баяном, Золотым, обыгранным, По улицам, по полянам, По зеленым выгонам. Ты прощай, прощай, любезный, Непутевый город Омск, Через реку мост железный, На горе высокий дом. Ждет на севере другая, Да не знаю только, та ль? И не знаю, дорогая, Почему тебя мне жаль. Я в печали бесполезной Буду помнить город Омск, Через реку мост железный, На горе высокий дом. Там тебе я сердце отдал… Впереди густой туман. «Полным ходом-пароходом!» — В рупор крикнул капитан. И в машинном отделении В печь прибавили угля. Так печально в отдалении Мимо нас бегут поля. Загорелись без причины Бакены на Иртыше… Разводи пары, машина, — Легше будет на душе!.. 1933

ПЕСНЬ О ХЛАДНОКРОВЬИ

Я помню шумные ноздри скачек У жеребцов из-под Куянды, Некованых, Горевых И горячих, Глаза зажигавших Кострами беды, Прекрасных, Июльскими травами сытых, С витыми ручьями нечесаных грив… Они танцевали На задних копытах И рвали губу, удила закусив. Тогда, обольщенные магарычами, Коням тем, не знавшим досель седока, Объездчики обнимали ногами Крутые, клокочущие бока. И всадник С застывшей для выстрела бровью, И конь — на дыбах, На дыбах, На дыбах! Не ты ль, азиатское хладнокровье, Смиряло ослепшую ярость в степях? Не ты ли, Презревшее злобу и силу, Крутилось меж волчьих Разинутых ям, Кругами гнало жеребца по степям И после его в поводу приводило, Одетого в мыло, к хозяйским ногам? Я помню и то, Как, Британию славя, Кэмширцы вели табуны голытьбы, По-журавлиному ногу отставив, Ловили на мушку их губы и лбы! Кэмширцев на совесть, на деньги учили Вести пулеметный сухой разговор, Чтоб холодно в битвы кэмширцы ходили, Как ходят штыки и ружейный затвор. Тряслись от пожаров И падали кровли, Но зорок и холоден был караул, — Тогда европейское хладнокровье Глядело на нас Из сощуренных дул. Кругом по-вороньи засады расселись. Вчера еще только У злобы в плену, Надвинулся враг, Хладнокровно нацелясь В окно сельсовета, В победу, В весну. Он призван к оружью, Он борется с нами, Силен и прикидчив, лишившийся сил, Он выучку получил у Краснова, Он комиссаров! на козлах! пилил! Он не жалел наших женщин, Он вешал, Рубил топорами и ждал своего, — И вот он стоит В припасенных одеждах И просит, чтоб мы пощадили его: Вот, мол, он нищ, Он согласен, не прекословя, С решеньем любым, ничего не тая… Поучимся у врагов хладнокровью, Пусть ходит любой, Как затвор у ружья! Сосчитаны время, Движенье И пули. И многое спросится у сторожевых, И каждый находится в карауле У взрывчивых погребов Пороховых. Враг — под ружьем, Он борется с нами, Он хочет расправы любою ценой. И, может быть, завтра На шею Дмитрова Наденут закрученный Галстук пеньковый, Намыленный сытой вонючей слюной. — Ответят за казнь Ваши шеи воловьи! Ответных насчитано будет монет. Да здравствует выдержка и хладнокровье, Да здравствует солнце И песни побед! 1933

РАНЕНАЯ ПЕСНЯ

Дала мне мамаша тонкие руки, А отец тяжелую бровь — Ни за что ни про что Тяжелые муки Принимает моя дремучая кровь. Ни за что ни про что Я на свете маюсь, Нет мне ни света, ни праздничных дней. Так убегает по полю заяц От летящих на лыжах Плечистых теней. Так, задыхаясь В крученых тенётах, Осетры саженные Хвостами бьют. Тяжело мне, волку, На волчьих охотах, Тяжело мне, тополю, — Холод лют. Вспоминаю я город С высокими колокольнями Вплоть до пуповины своей семьи. Расскажи, что ль, родина, — Ночью так больно мне, Протяни мне, Родина, ладони свои. Не отдышаться теперь — куда там. Что же приключилось, Стряслось со мной: Аль я родился, дитё, горбатым, Али рос я оглашенный И чумной? Али вы зачинщики, — Дядья-конокрады, Деды-лампасники, Гулеваны отцы? Я не отрекаюсь — мне и не надо В иртышскую воду прятать концы. Мы не отречемся от своих матерей, Хотя бы нас задницей Садили на колья — Я бы все пальцы выцеловал ей, Спрятал свои слёзы В ее подоле. Нечего отметину искать на мне, Больно вы гадаете чисто да ровно — Может быть,
лучшего ребенка в стране
Носит в своем животе поповна? Что вы меня учите Лизать сапоги? Мой язык плохого Прибавит глянцу. Я буян смиренный — бить не моги, Брошу все, уйду в разброд, в оборванцы. Устрою настоящий кулацкий разгром, Подожгу поэмы, Стихи разбазарю, И там, где стоял восьмистенный дом, Будет только ветер, замешенный гарью. Пусть идет все к черту, летит трубой, Если уж такая судьба слепая. Лучшие мои девки пойдут на убой, Золото волос на плечо осыпая. Мужики и звери из наших мест Будут в поэмах погибать не по найму. Коровы и лошади — вот те крест — Морды свои вытянут ко мне: кончай, мол. Кому же надобен мой разор, Неужели не жалко Хозяйства такого? Что я, лиходей, разбойник иль вор? Я еще поудобней Кого другого. Н е хера считать мой улов и вылов, Н е хера цепляться — айда назад. Мы еще посмотрим, кому Ворошилов Подарит отличье за песенный лад! Кутайтесь в бобровых своих поэмах, Мы еще посмотрим на вас в бою, — Поддержат солдаты с звездой на шлемах Раненую песню мою.
1933

ДОРОГА

Лохматые тучи Клубились над нами, Березы кружились И падали, и, Сбежав с косогора, Текли табунами, И шли, словно волны, Курганы в степи. Там к рекам спешила Овечья Россия И к мутной воде Припадала губой, А тучи несметные И дождевые Сбирались, Дымились И шли на убой. Нам было известно — На этой равнине, За тысячи верст От равнинной луны, Лепечут котлы И бушуют полыни, И возле болотца Стоят в котловине На гнутых ногах Над огнем таганы. Оттуда неслись к нам Глухие припевы Далекой и с детства Родной высоты, И на стоянках Скуластые девы Для нас приносили Оттуда цветы. У этих цветов Был неслыханный запах, Они на губах Оставляли следы, Цветы эти, верно, Стояли на лапах У черной, Наполненной страхом воды. А поезд в смятеньи Всё рвал без оглядок Застегнутый наглухо Ворот степей, И ветер у окон Крутился и прядал, Как будто бы кто Выпускал голубей. У спутниц бессонница, Спутанный волос, Им шеи закат золотит, И давно В их пестрых глазах Полстраны раскололось, — Зачем они смотрят, Тоскуя, в окно? Но вот по соседству, Стуча каблуками, С глазами ослепшими, Весел и пьян, Гармонь обнимает Кривыми руками Далекой Японской войны ветеран: «Не радуйся, парень, Мы сами с усами, Настрой гармониста На праздничный лад…» …Мы ехали долго Полями-лесами, Встречая киргиз И раскосых бурят… А поезд всё рвет Через зарево дыма, Обросший простором и ветром, В дыму, И мир полосатый Проносится мимо — Остаться не страшно Ему одному. Затеряны избы, Постели и печи. Там бабы Угрюмо теребят кудель, Пускает до облак Гусей Семиречье И ходит под бубны В пыли карусель. Огни загораются Реже и реже, Черны поселенья, Березы белы, Стоит мирозданье, Стоят побережья, И жвачку в загонах Роняют волы. И только на лавке Вояка бывалый, Летя вместе с поездом В темень, поет: «…Родимая мать, Ты меня целовала И крест мне дала, Отправляя в поход…» Кого же ты, ночь, И за что обессудишь? Кого же прославишь И пестуешь ты? А там, где заря зачинается, Люди Коряги ворочают, Строят мосты. Тревожно гудят Провода об отваге, Протяжные звуки Мы слышим во мгле. Развеяны по ветру Красные флаги, Весна утвердилась На талой земле. 1933

СИНИЦЫН И Кo

Первая поэма трилогии «Большой город»

1
Страна лежала, В ст е пи и леса Закутанная глухо, Логовом гор И студеных озер, И слушала, Как разрастается Возле самого ее уха Рек монгольский, кочевничий Разговор. Ей еще мерещились Синие, в рябинах, дали, Она еще вынюхивала Золоченое слово «Русь»… Из-под бровей ее каменных Вылетали Стаями утица и серый гусь. И волков вольная казачья стая Пробиралась гуськом По ее хребту, И, тяжелыми лопатками Под шкурой играя, Опасливый медведь Урчал в темноту.
2
И, ширясь, Не переставали дивиться Глаза королевских И купецких дворов На потрескивающий ворс Черно-бурой лисицы, На связки соболей И саженных бобров. Они досылали бочками пороху и свинца, Но страна, Богатством своим густая, Бобром вцеплялась В брови дельца И мантии оторачивала Горностаем. И соболи Дорогие На женских плечах Поблескивали сдержанно, Тревожно И гордо, Будто помнили, Как их лупили в ночах Свирепой палкой По окровавленным мордам.
3
Но редкие выстрелы Таежных троп Были подобны Хлопанью птицы сбитой, И страна только ниже Пасмурный наклоняла лоб, Крылатый, Лосиный, Готовый в битву. Она под первый Весенний Выкрик гагары Выпускала процвесть Народы свои, В дурман и урман уводила пары И долго корчилась В судорогах любви. А к осени, Спутав следы добычи, Волчонок скользил Сквозь студеный дым, И всплескивался Отпустивший усища В реках Полуфунтовый налим.
4
К северу, В предгорьях, У ледовитых речек, Где в песке Синева медвежьей стопы, Келейным богородицам Первые свечи Сжигали одичавшие лесные попы. Там ютились Смолевые поместья раскола, Заросшие по бровь Грехом и постом… И до самых крыльев светлых Тонули пчелы В цвету золотом, В меду золотом. И старцы Желтый воск Отделяли богу, Мед — себе. Вечерами, после работ, Девки выходили, В песнях тая тревогу, Долгий и невеселый Вели Хоровод.
5
К востоку Тайга сходила на убыль, Клонились полыни Далеких ровных дорог, И, щурясь, Рукавом халата Жирные губы Вытирал, усмехаясь, степной царек. И его невеста Трясла в смятенье В двадцать струй расплескавшеюся косой, И плясали над гривами От селенья к селенью Шапки острые, Подбитые Красной лисой. И в гремучем дожде Конского пляса, Под незрячим солнцем, В мертвом мерцаньи лун Стосковавшийся по барышам Побуревший прасол Гнал на запад Первый Тысячеголовый табун.
Поделиться с друзьями: