Социальная утопия и утопическое сознание в США

дения, посредством которых они хотели не только подчер

кнуть оппозиционность истеблишменту, но и выразить

собственное вйдение «свободного общества» и «свободного

человека». Во всяком случае, среди определенной части

«новых левых» отчетливо прослеживалась тенденция к

созданию внутри существующего буржуазного общества

«параллельного» «островного» мира со своими принципами, нормами, языком, символикой, целями, которые подчеркивали бы их о п п о зи ц и о н рю с ть принципам и нормам

существующего мира.

В целом мы можем сегодня говорить о существовании

в Америке широкого спектра социальных утопий, отличающихся друг от друга по конкретному содержанию, социальному смыслу, политической направленности, форме, уровню функционирования. Особо следует подчеркнуть их

различие по степени трансцендированности социального

идеала, поскольку предел этих утопий отодвинут от границ реального общества на разное расстояние. Однако

всем им присущ ряд общих черт, которые отличают их от

утопий XIX — первой половины XX в.

Редкий американский автор готов сегодня предложить

утопию-максимум, ориентированную на радикальное преобразование существующего общества и ставящую перед

человечеством принципиально новые задачи и цели. За

этим явлением скрыта характерная для всего западного

мира тенденция к деабсолютизации (демаксимализацшл) утопического предела и стоящего за ним социального идеала. Это, разумеется, не означает, что утопический идеал

теперь выводится из реальных тенденций исторического

36 «Американские романтики 60-х годов,— писал журнал «Тайм»

о «новых левых» в США,— разделяли со своими предшественниками стремление к глубоким, хотя и не выраженным четко переменам, которые обновят человечество. Новые романтики с

презрением отворачивались от призывов к проведению постепенных реформ, они жаждали свободы немедленно и утопий

тоже «немедленно» («Time», 1969, 19.XII).

222

развития. Но оставаясь «произвольным» по отношению к

:>тим тенденциям, он вместе с тем в значительной мере

утрачивает некогда присущий ему трансцендентный характер, «заземляется», что, между прочим, отмечают и некоторые из западных социологов. «Утопия,— писал Д. Белл

в «Становлении постиндустриального общества»,— всегда

понималась как проект гармонии и совершенства в отношениях между людьми. Для мудрецов древности утопия

была плодотворной невозможностью, представлением о

желаемом, которое человек всегда стремится достичь, но которое по самой своей природе таково, что не может быть

достигнуто. И все же благодаря самой своей идее,— подчеркивает Д. Белл,— утопия служила мерилом суждения о людях, идеалом, с точки зрения которого измерялась реальность. Нынешнее высокомерие заявило о стремлении преодолеть этот разрыв и воплотить идеал в реальность; и в

этой попытке перспективы идеала стали сужаться, а идея

Утопии стала тускнеть» 37.

По-видимому, тенденция к деабсолютизации утопии

имеет глубокие исторические корни и лишь отчасти связана с распространением позитивистских настроений. Не

менее важную роль в этом процессе сыграли антиутопиче-

ские тенденции нашего времени. Антиутопия явилась попыткой доказать не только иллюзорность ориентации на

трансцендентные ценности, но и опасность максималистской ориентации, за которой виделась угроза «тирании

идеи», т. е. самодовлеющего стремления осуществить

утопическую идею «с логикой геометра и рвением инквизитора», невзирая ни на какие преграды, поставленные объективными условиями38. Однако главное, что предопреде37 Bell D. The Coining of Post — Industrial Society. N. Y., 1973, p. 488—489. Возвращаясь к этому вопросу в своей книге «Культурные противоречия капитализма», Белл проводит связь между утратой утопией трансцендентного характера, с одной стороны, и ослаблением позиций религии, позитивистстким подходом

к социальной реальности — с другой. «Современные общества,—пишет он,— заменили религию утопией — утопией не как трансцендентным идеалом, а как идеалом, который должен быть реализован в истории (прогресс, рациональность, наука), причем

вскармливает его технология, а повивальной бабкой выступает

революция» (Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism.

N. Y., 1976, p. 28).

38 «Парадокс утопизма с антиутопической точки зрения,— пишет

Ю. Гудхарт,— заключается в следующем. Утопическая идея

выражает импульс, направленный на освобождение, на личное

и общественное осуществление человека. Однако, когда она ока-

223

ляет деабсолютизацию идеала в современной амриканской

утопии,— это, на наш взгляд, объективное положение, в котором волей истории оказалась буржуазия США: у нее

сегодня просто нет собственного трансцендентного идеала-

«максимум», какой был у буржуазии в пору ее расцвета

и который обладал большим общегуманистическим потенциалом, делавшим этот идеал целью деятельности широкой массы. Место «максимума» теперь занимает — по

крайней мере, в подавляющем большинстве утопий — идеал, который можно назвать преферентным, поскольку он

ориентирует на лучшее из возможного и — что весьма существенно — в пределах буржуазной цивилизации. Такая

утопия задает параметры будущего общества в соответствии с представлениями ее создателей о тех проблемах и

задачах, которые предстоит решить современному капитализму, чтобы обеспечить не столько совершенствование, сколько его выживание. При этом вопреки тому, что пишет

о современной утопии Д. Белл, большинство нынешних

американских утопий вполне определенно отрицает социальную революцию как средство своего практического осуществления.

С деабсолютизацией идеала современной утопии связана и такая ее особенность, как «открытость» или «незавершенность». В утопиях прошлого господствовали, как правило, такие принципы жизнедеятельности общества, которые исключали альтернативные решения. Утопический

проект содержал описание буквально всех сторон жизни