Сокровище тамплиеров

— Злосчастный для кого?

— Для Шеффилда. Кого, кроме него, это могло интересовать? Хамфри — самый злобный ненавистник евреев. Должен сказать, именно эта ненависть в первую очередь и позволяет ему оставаться в числе друзей Ричарда... Если, конечно, здесь может идти речь о какой-либо дружбе. Похоже, именно на Хамфри, хоть об этом и не говорят открыто, возложена обязанность отлавливать евреев для пиршественных забав Ричарда. По сведениям, полученным мессиром Робером, еврей Симеон имел несчастье потребовать с одного из прихвостней барона уплаты долга. Еврей уже был намечен в жертву — как вдруг словно сквозь землю провалился, и не один, а вместе со всей своей семьёй. Вот тут-то и всплыло ваше имя — его называли, гадая, кто мог предупредить еврея, что к нему пожалуют стражники. Хамфри поверил доносу и потащился с ним к королю. К счастью для всех нас, король был слишком занят и отмахнулся от таких пустяков. А мессир Робер, прознав об этом деле от своих шпионов, решил вмешаться. Каким-то образом де Сабле оправдал вас перед бароном, убедив того не докучать Ричарду жалобами. Хамфри в большом долгу перед де Сабле; у барона нет причин думать, что Робер поддерживает вас из неких тайных побуждений, поэтому всю историю, пожалуй, можно забыть. Но мессир Робер хочет, чтобы вы знали о случившемся, и просит вас впредь вести себя поосторожней.

Мессир Анри долго молчал, размышляя над рассказом Андре. Потом главный военный наставник глубоко вздохнул, опустив подбородок на грудь и слегка пощипывая пальцами губы, и наконец поднял глаза и кивнул.

— Ладно. Признаюсь, я действовал опрометчиво, хотя в то время мне так не казалось. В будущем я буду вести себя более... осмотрительно. Но неужели только страх за моё служебное положение заставил твоего друга поступить так, как он поступил?

— И вы ещё сомневаетесь, отец? Подумайте, чем будет чревато ваше смещение.

— Уже подумал — и де Сабле прав. Если взглянуть на дело под таким углом, получается, что мои обязанности шире и сложнее, чем мне казалось. Отныне я буду проявлять большую осторожность.

— Нет, отец. Простите великодушно, но мне бы хотелось, чтобы впредь вы вообще не связывались с евреями. Держитесь от них подальше, потому что всё, имеющее к ним отношение, чревато опасностью... Безумной опасностью.

— Да, но лишь потому, что этому безумию потворствует наш король.

— Наш король и его епископы, отец. Церковь тоже сквозь пальцы смотрит на преследование евреев.

— Сын мой, больше того — церковь его поощряет. Но должны ли обычные люди склонить головы и тоже потворствовать беззаконию, молча соглашаясь с жестокостью, в то время как их учили поклоняться милосердному Иисусу?

Мессир Анри решительно покачал головой.

— Не проси меня об этом, Андре. Это идёт вразрез с моей натурой, с моей честью, так что хватит об этом. Ты передал мне предупреждение, и я принял его к сведению. — Помолчав, старший Сен-Клер добавил: — Итак, твой друг сказал, что король был слишком занят и ему было не до доноса Шеффилда. Но сказал ли де Сабле, чем именно занимался король? И когда барон сунулся к Ричарду с доносом?

— Не знаю, отец. Я и не подумал об этом спросить. Меня слишком беспокоили возможные последствия случившегося... Но теперь, судя по настойчивости мессира Робера, я могу предположить, что всё произошло совсем недавно.

— Хмм. В последние несколько дней. Не иначе.

Анри склонил голову к плечу, глядя на сына.

— Ты слышал о том, что король признался в своей содомии? Нет, вижу, что не слышал. Всё-таки в монашеской жизни есть определённые преимущества.

Мессир Анри подумал, прежде чем продолжить.

— Менее трёх недель тому назад Ричард решил — по причинам, ведомым лишь ему одному да Богу — признаться на исповеди в своих извращённых наклонностях. Он уединился с епископами в мессинской часовне, принадлежащей одному местному вельможе, и там, в клубах ладана, смиренно покаялся в своём противоестественном, греховном пристрастии к мужскому полу, умоляя Бога и святую церковь простить его и даровать силы воспротивиться искушению и побороть похоть, нечестивое вожделение и тяжкий грех. Аминь.

— Господи! Это не шутка? Ричард действительно так поступил?

— Да. Сперва я подумал, что именно потому ему было не до кляуз Шеффилда, но потом понял, что история с Симеоном случилась позже. Де Сабле, должно быть, описывал события последних нескольких дней, когда говорил о чрезвычайной занятости Ричарда. Значит, дело в Элеоноре, прибывшей сюда четыре дня тому назад.

— Элеоноре? Герцогине Элеоноре, матери короля? Она здесь, на Сицилии?

— Да. С тех пор как она появилась, остров гудит, как пчелиный улей. Должно быть, ты и твои товарищи послушники — единственные люди на Сицилии, которые ничего не знают.

— Но зачем Элеонора сюда явилась? Что она здесь делает? Я думал, она вернулась в Англию.

— Не вернулась и не вернётся. Она снова живёт в Аквитании, в Руане, а иногда навещает Шиньон, который всегда любила. Сюда же она приехала лишь затем, чтобы сделать подарок Ричарду.

— Подарок?

Голос Андре прозвучал ровно, лицо осталось невозмутимым, хотя юноша терялся в догадках.

— Что же это за подарок, который она решила доставить самолично, отправившись ради него за море, в Сицилию?

— Тот самый, который собиралась подобрать для Ричарда, когда я видел её в последний раз. Жену.

Слова мессира Анри упали, как кирпичи в неподвижный пруд, и долгое время отец с сыном молчали.

— Жену...

Теперь Андре говорил гораздо тише, и точно таким же приглушённым голосом ответил ему старший Сен-Клер, хотя тяжёлые двери за спиной мессира Анри были плотно закрыты:

— Да, девушку из Наварры, что к югу от Пиренеев. Принцессу Беренгарию. Элеонора отправилась ко двору её отца, лично просила её руки, и сватовство увенчалось успехом. Король Санчо будет надёжным союзником Ричарда. Испанцы испокон веков сражаются с маврами, так что мусульмане для них — привычный противник.

— Да, но... Этот король Санчо... Неужели он не знает о... О пристрастиях Ричарда? Чего они надеются добиться этим браком и как к нему относится сам Ричард?

— Кажется, он относится к грядущей женитьбе хорошо — к удивлению многих. Всё складывается удачно. И покаяние короля во всех богомерзких прегрешениях тут пришлось очень кстати, как и дарованное Ричарду свеженькое отпущение. Теперь он как бы заново родился, очищенный от всякой скверны, и вполне готов стать мужем и отцом. Но, по правде говоря, некая жестокая душа может задаться вопросом: не слыхал ли наш монарх месяц назад или около того, что мать едет к нему с невестой? Не решил ли он таким образом подготовиться к их прибытию?

— Да, всё могло быть и так. Меня бы это ничуть не удивило. Но во имя Господа, отец, что за идея! Вы знаете Ричарда лучше, чем я. Неужели мы должны поверить в его перерождение? Поверить лишь потому, что кучка прикормленных епископов выслушали его притворное покаяние и лицемерно признали его достойным звания мужа и отца?

— Не важно, верим мы или нет. Не сомневайся — дело будет сделано, Англия получит королеву, а со временем, может, и наследного принца, и Ричарда будут воспринимать как настоящего мужчину. Нельзя не признать, что для Ричарда сейчас важнее всего, чтобы у английского престола появился прямой наследник. Если ему не удастся обзавестись сыном, трон перейдёт к его никчёмному брату Джону. И хотя я провёл в Англии меньше месяца и не имею ни малейшего желания туда возвращаться, я всё-таки знаю, что ничего хорошего от Джона ждать не приходится.