Сокровище тамплиеров
Шрифт:
— Комнин — странный человек. Я выяснил это сразу. Он — тиран и, как поговаривают, безумен. Большинство подданных не просто не любят его, а ненавидят лютой ненавистью. И есть за что. С народом Комнин обращается просто невообразимо. Родом он, как известно, византиец, его дядя (во всяком случае, так уверяет сам Исаак) был императором Константинополя. Во всяком случае, сюда Комнин действительно прибыл из Константинополя шесть лет тому назад. Никто, похоже, не знает, как ему это удалось, но он сумел прибрать остров к рукам, отбив его у Византийской империи. Именно этот «подвиг», наряду с его предполагаемыми семейными связями, и побудил его назваться императором. Как я уже говорил, народ ненавидит Комнина, но тот правит железной рукой и крепко держится за власть. Молва рисует Комнина человеком алчным и коварным, о его жестокости рассказывают невероятные истории. Я слышал их от де Брюса сегодня утром, а ему многое порассказали жители Лимасола. За шесть лет правления
— Похоже, он чудовище, — проворчал Ричард, не желая замечать, что всё это ярко напоминает его собственные методы сбора средств на войну в Святой земле.
Однако Сен-Клер не обратил внимания на иронию ситуации.
— Это ещё не всё, — добавил он. — Со своими командирами, во всяком случае с младшими, Исаак обращается не лучше. Изводит их наказаниями и штрафами, поэтому войско любит его не больше, чем народ.
— В таком случае почему его не убьют? Не понимаю. Неужели этот глупец не знает, как следует править? Какое безумие побуждает правителя — любого правителя — жестоко обращаться с людьми, без которых он вообще не правитель? Этот субъект, вообразивший себя императором захолустного острова, наверняка безумен. Взять хотя бы, как глупо он поступил с нашими дромонами. Неужели он хоть на миг вообразил, что никто не станет искать потерянные сокровища? Или решил, что те, кто явится за ними, будут слабыми и безмозглыми? Да он просто идиот.
— Может, идиот, а может, и нет, — ответил Сен-Клер. — Многие говорят — и люди в это верят, — что в молодости, будучи храбрым и крепким воином, Комнин служил в византийском войске. Во время войны с Арменией он был взят в плен и продан в рабство. Согласно этой истории, которая на слуху у многих, хотя сам Исаак редко её вспоминает, он много лет провёл в заморских землях, закованный в тяжёлые оковы, как дикий зверь, потому что тогда был сильным и склонным к бунту. Вроде с тех пор он проникся лютой ненавистью к выходцам с Запада — таким, как мы. Он называет нас латинцами и считает виновными в своих страданиях.
Помолчав, Сен-Клер добавил:
— Возможно, это объясняет то, почему Комнин так разозлился, когда два незнакомых латинских корабля в поисках прибежища бросили якорь у его берегов.
— Да, как послушаешь тебя, так начитаешь верить, что истории о Комнине правдивы... Но мне по-прежнему хочется растоптать негодяя, как ядовитого паука. Что ещё ты разузнал? Насчёт кораблей и всего остального.
Андре пожал плечами.
— Судя по тому, что мне удалось выяснить, всё произошло случайно. Налетел шторм, и ветер загнал три дромона сюда, к Кипру. Де Брюс полагает, что это случилось из-за огромных размеров кораблей. Их широкие борта и корма сыграли роль парусов: ветер подгонял дромоны сильнее, чем остальные корабли флота, поэтому и отнёс их дальше. К острову их прибило на рассвете третьего ненастного дня, когда шторм пошёл на спад, но море всё ещё было бурным. Тот дромон, что оказался к побережью ближе других, швырнуло прямо на камни, которые жители острова называют скалами Афродиты; судно застряло среди камней на мелководье, после чего волны и ветер разнесли его в щепы. Два уцелевших судна ничем не могли ему помочь, и лишь немногим находившимся на борту разбившегося корабля удалось добраться до берега и спастись. Как только о крушении узнали местные рыбаки и жители острова, они поспешили на побережье в надежде чем-нибудь поживиться. А когда рыбаки нашли среди обломков золото, эта весть мигом дошла до Комнина. Говорят, сперва он узнал только, что на отмели среди скал выбросило золотые монеты, но этого оказалось достаточно, чтобы распалить его алчность. У рыбаков отобрали всё ценное, включая и вашу Большую печать, которую Комнин сдуру нацепил на шею. А потом ныряльщик обнаружил сундуки и бочки с золотом. — Андре подумал и продолжал: — По-видимому, спустя несколько часов после этого до Комнина дошла весть, что с запада к Лимасолу пригнало ещё два огромных судна и они просят разрешения встать на якорь в гавани. Для Исаака слово «запад» означает ненавистных латинцев, поэтому он категорически запретил дромонам входить в бухту, а всех людей, выбравшихся на берег после кораблекрушения, бросил в тюрьму. Но позже, расспросив некоторых из местных жителей и поразмыслив об услышанном, он сообразил, что два корабля, которые он не пустил в гавань, скорее всего, из той же флотилии, что и разбившееся судно. А значит, на их борту тоже могут быть сокровища, даже большие, чем на первом дромоне. Первым побуждением Комнина было нагрянуть в Лимасол и захватить два этих корабля — так мне сказал один из его капитанов. Но Исаак не решился покинуть место кораблекрушения, не убедившись, что все сокровища найдены. Он никому не доверял и не ожидал от своих людей ни верности, ни честности, поскольку сам никогда не отличался честностью и верностью по
отношению к ним. Вот почему Комнин, как ни злился, оставался возле места крушения, пока не были собраны все монеты до единой. Через несколько дней Исаак вернулся в Лимасол и обнаружил, что весь его флот бессилен против двух наших дромонов. Ему, конечно, доложили, что к острову подошли очень большие суда, однако по-настоящему крупного корабля здесь никогда ещё не видели и просто не могли вообразить, что существуют такие плавучие крепости. Налетевший на скалы дромон был разбит в щепки, и никто не мог оценить его подлинных размеров, поэтому, лишь вернувшись в Лимасол, Комнин понял, что имели в виду его люди, называя суда громадными. О том, чтобы захватить дромоны силой, нечего было и мечтать.Ричард внимательно слушал, сдвинув брови, и Андре продолжил свой рассказ:
— Взвесив всё, Комнин сменил тактику и стал предлагать незваным гостям любую помощь, но на уме у него было совсем другое. Исаак послал де Брюсу письмо, в котором объяснял, что раньше судам отказали в гостеприимстве, потому что его, Комнина, не было в городе; якобы дела и сейчас удерживают его в Никосии. Возможно, его замысел и удался бы, но Исаака выдали собственные люди, которые рассказали всё. Благодаря им де Брюс точно знал, где Комнин был, когда вернулся, что поднял с разбитого корабля и как обошёлся с нашими спасшимися людьми и с телами погибших.
— Постой. Ты говоришь, что обо всём этом де Брюсу рассказали люди Комнина? Почему же тогда де Брюс был не согласен с решением Иоанны? Ведь любому ясно, что она права.
— Боюсь, он просто не допускал мысли, что женщина может разбираться в вопросах войны и политики.
— Божьи потроха, какая глупость! Иоанна несколько лет была царствующей королевой, причём не где-нибудь, а на Сицилии! Де Брюсу по гроб жизни не разобраться в политике так, как разбирается она!
Сен-Клер кивнул.
— Думаю, это верно. Однако де Брюс полагал, что ему не составит труда договориться с Комнином, ведь он собирался вести переговоры с позиции силы. Военного флота у Кипра нет, армией здесь считают какой-то необученный сброд без воинской гордости и боевого духа. Трудно поверить, но на острове вообще нет рыцарей: император изгнал их всех, опасаясь, что те могут устроить заговор и свергнуть его. Короче, де Брюс считал, что ему нетрудно будет доказать своё превосходство.
— Но он не смог бы этого сделать, находясь на борту корабля. Сперва ему пришлось бы высадиться.
— Да, мой сеньор, и высадка была вполне возможна. В его распоряжении имелся большой отряд королевской стражи, двести дисциплинированных воинов. По мнению де Брюса, такими силами можно было бы захватить весь Кипр, поскольку люди Исаака не стали бы сражаться за императора.
Ричард наклонил голову; на лице его читалось неприкрытое сомнение.
— Может, так, а может, и нет. В любом случае, это уже не имеет значения, раз Иоанна настояла на своём. Что ещё?
— Мой сеньор, самое главное я уже изложил. Если вы желаете что-то уточнить, я готов ответить на ваши вопросы, в противном же случае мне нечего добавить к сказанному.
Король задумчиво почесал в бороде и решительно кивнул.
— Быть по сему. Ты хорошо потрудился, раздобыл много ценных сведений, и теперь я могу принять решение, не то что час назад. Ясно, что можно прямо сейчас, не дожидаясь прибытия флота, высадиться на острове — и этот выскочка, выдающий себя за императора, не сумеет дать мне отпор. Благодарю за службу, Сен-Клер. Ступай перекуси, а после, когда я обдумаю твой доклад, мы снова потолкуем. Нет, постой. Принцесса Беренгария... Как она? Я имею в виду — в каком она настроении?
— Принцесса пребывает в добром здравии, она полна воодушевления и с большим нетерпением ожидает вашего сегодняшнего прибытия.
— Да уж... И какое впечатление она на тебя произвела? Её и впрямь приятно лицезреть?
— Лицезреть... Да, мой сеньор, это правда. На неё нельзя смотреть без восхищения. Из неё получится прекрасная жена и царственная королева.
— Непременно... Непременно, вне всяких сомнений. Ещё раз благодарю, мастер Сен-Клер. Ну, ступай.
ГЛАВА 4
Андре Сен-Клер был совершенно уверен, что король без промедления нападёт на Исаака Комнина, но Ричард продемонстрировал здравый смысл и выдержку, не сделав ничего подобного. В тот же день он отправил Исааку письмо, составленное с помощью целой оравы клириков и выдержанное (учитывая недавние события) в удивительно мягком тоне. Императору предлагалось отпустить людей, спасшихся с потерпевшего крушение дромона, со всеми их пожитками, и вернуть сокровища Ричарда, включая Большую печать Англии — всё равно она никому была не нужна, кроме английского короля. Ричард обещал, что удовлетворится этим, не станет предпринимать против Кипра никаких враждебных действий, тут же поднимет паруса и отплывёт в Палестину, куда и держит путь.