Соленое озеро
Шрифт:
Но вернемся к нашим косвенным рассуждениям, к нашим недокументированным предположениям о том, почему мать Аркаши Голикова, в четырнадцатилетнем возрасте, собственноручно отдала его в руки ЧОНа, в отряд своего знакомого Ефима Осиповича Ефимова.
Будучи мальчишкой лет двенадцати, Аркаша Голиков обзавелся огнестрельным оружием. Конечно, какой мальчишка не мечтает о револьвере, а тем более о маузере. А. Гольдин в своей книге о Голикове пишет:
«Он мечтал иметь свое оружие, настоящее, с патронами, чтобы и стреляло по-настоящему. И нужно оно было ему не для игр, не для того, чтобы похвастаться перед товарищами, а совсем, совсем для другого…» (подчеркнуто мной. – В. С.)
И дальше: «Купить револьвер в то время в Арзамасе, на базарной
Тему продолжает другой биограф Голикова, уже знакомый нам Борис Камов. «В сентябре семнадцатого возобновились занятия в реальном… еще летом (то есть, значит, летом семнадцатого, то есть, значит, в тринадцатилетнем возрасте. – В. С.) он раздобыл себе небольшой маузер с двумя обоймами. Оружие привозили и продавали солдаты, «Нижегородский листок» печатал объявления: «Продается малодержаный револьвер с коробкой патронов». И он носил коротко-ствольный плоский маузер в кармане брюк.
И однажды (он дежурил в классе и, выгнав всех в коридор, распахнул окно) вошел с тремя ребятами из школьного комитета Федька и потребовал сдать револьвер.
– Какой еще револьвер? – прикинулся было он.
– Не запирайся, пожалуйста! Я знаю, что ты всегда носишь маузер с собой. И сейчас он у тебя в правом кармане. Сдай лучше добровольно или мы вызовем милицию…
Он рванулся к двери – Федька преградил дорогу. Он ударил Федьку – на него навалились остальные. Кто-то пытался выдернуть из кармана его руку, которой он крепко держал рукоятку маузера. «Отберут… Сейчас отберут», – пронеслось в голове.
И тогда, взвизгнув, выхватил маузер, большим пальцем вздернул предохранитель и нажал спуск…
Четыре пары рук мгновенно разжались, он успел, увидеть «будто ватные лица» и желтую плитку каменного пола, разбитую выстрелом… То был его первый выстрел». (Б. Камов. «Обыкновенная биография», стр. 38-39.)
Первый ли? – спросим мы. Маловероятно, что 12-13-летний мальчик с определенной тягой к оружию (а как потом выяснилось – и к убийству), носил много дней в кармане боевой маузер и не попытался из него стрелять. Так сказать, опробовать его в деле.
В этом контексте зловеще звучит фраза, вычитанная Б. Камовым в дневнике Аркадия Петровича. Вообще-тo Гайдар вел дневник, зашифровывая свои записи. Так, когда его мучили повторяющиеся сны, он отмечал: «Сны по схеме №1» или «по схеме №2». И вдруг оголенная, однозначная фраза: «Снились люди, убитые мною в детстве». Свидетельство, как говорится, из первых рук.
И возникает в мучительных снах, в кошмарах тема трех молодых прекрасных женщин, трех сестер-арзамасок. Если бы одна, было бы понятнее и проще. Мало ли? Ну влюбился подросток в русскую красавицу, если даже и старше его, и была недоступна, недосягаема и осталась светлой памятью на всю остальную жизнь. Но почему – три? И почему они приходили потом к взрослому чоновцу не светлой сказкой, а тяжелым кошмаром? Ведь именно в связи с памятью об этих трех загадочных сестрах он однажды обронил: «Если бы можно было возвратиться назад и начать сначала…» Документировать, как того требует Б. Камов, невозможно, но подсказывает интуиция: уж не хлопнул ли их юный р-революционер? Ведь, небось, сестры-то были дворянки или, во всяком случае, интеллигентки.
И что значит: «Снились люди, убитые мною в детстве»? В каком детстве? Видимо, догадываясь о кровавых проделках отпрыска или даже зная о них, мать и упросила своего знакомого взять Аркашу поскорее в отряд (чоновский отряд). С чоновца, если даже что-нибудь и открылось бы – взятки гладки. И потом, было ясно, что отряд из Арзамаса скоро уйдет. Для Голикова было: чем скорее, тем лучше.
В отряде А. Голиков с четырнадцати лет. Действительно, отряд вскоре перевели в Москву. И потом были курсы в Киеве, а потом начались боевые «чоновские» дела. Но про эти дела, если даже и приходилось стрелять (а разумеется, приходилось), уже Аркадий не
мог сказать «люди, убитые мною в детстве». Нет, запись в дневнике была про людей, убитых, пока Аркаша не был еще в чоновском отряде в должности адъютанта Ефимова. И надо полагать, в адъютантском либо в курсантском положении у Аркадия меньше болела бы совесть при убийстве людей, нежели за год-другой перед этим, когда он тайно носил в кармане заряженный маузер.Много в обрисовке облика Аркадия Петровича дают воспоминания его друга – журналиста, писателя Бориса Германовича Закса.
Борис Германович, находящийся сейчас в США, долгие годы работал в журнале «Новый мир», когда главным редактором там был Твардовский. Но в 1932 году он работал в газете «Хабаровская правда» вместе с А. П. Гайдаром.
Свои воспоминания Борис Германович опубликовал в альманахе «Минувшее» в №5 (Атениум, 1988, Париж. Стр. 382-390. «Еще раз о письме Гайдара»).
Речь идет о письме Аркадия Гайдара писателю Р. Фраерману, в котором Гайдар жалуется на свою привычку говорить людям неправду. Для того чтобы понять характер письма, выпишем несколько мест.
Здравствуй, Рува!
Я живу в лечебнице Сокольники. Здоровье мое хорошее… Одна беда – тревожит меня мысль – зачем я так изоврался… Казалось нет никаких причин, оправдывающих это постоянное и мучительное вранье, с которым я разговариваю с людьми… образовалась привычка врать от начала до конца и борьба с этой привычкой у меня идет упорная и тяжелая, но победить ее я не могу… Иногда я хожу совсем близко около правды, иногда – вот-вот – и веселая простая она готова сорваться с языка, но как будто какой-то голос резко предостерегает меня – берегись! Не говори! А то пропадешь! Не говори! А то пропадешь! И сразу незаметно свернешь, закружишь, рассыплешься и долго потом рябит у самого в глазах – эк, мол, ты куда. подлец, заехал! Химик!
Нет у меня ничего плохого – в этом смысле, чтобы это шло против людей. И какой бы мне суд не был, я буду отпираться – верней отказываться и защищаться, но знаю. что это бесполезно, потому что тогда подумают – раз человек что-то скрывает – значит совесть у него не чиста, и что-то на уме плохое. А это не то! Похожее, но не то! Рувок!..
Опубликовал это письмо Н. Стахов. И вот давний друг А. Гайдара, известный журналист Борис Германович Закс, работавший многие годы в журнале «Новый мир», вступает в мягкую полемику с публикатором на страницах того же альманаха «Минувшее».
«…Начну по порядку с письма, как такового. Публикатор не учитывает его специфику. А ведь это – письмо из психиатрической клиники. Отвлечься от этой его особенности означает исказить картину. Получится простое обычное письмо. Один писатель пишет другому, здоровый здоровому, равный равному. А на самом деле это не так. Пишет пациент из психиатрической больницы «на волю». Неизвестно в какой мере излеченный, на какой стадии выхода из кризиса находящийся. Н. Стахов, правда, упоминает о «тяжелом нервном расстройстве», которым Гайдар страдал еще с гражданской войны. (Значит, «тяжелым нервным расстройством» Аркадий Петрович страдал с 14-16-летнего возраста, ибо он с 1904 года рождения. То есть, значит, начало «тяжелого нервного расстройства» приходится на годы основной службы Аркадия Петровича Голикова в ЧОНе. – В. С.)
Продолжаем текст Б. Г. Закса. «Но что за этим стоит, он (Н. Стахов) не раскрывает. А речь идет о самом настоящем психическом заболевании, регулярно приводившем Гайдара в соответствующие лечебные заведения. Не так-то долго он пробыл на Дальнем Востоке, меньше года, но за это время дважды побывал в психиатричке. Я тому свидетель и расскажу оба случая подробнее.
Мне пришлось за мою долгую жизнь иметь дело со многими алкоголиками – запойными, хроническими и прочими. Гайдар был иным, он зачастую бывал «готов» еще до первой рюмки. Он рассказывал, что детально обследовавшие его врачи вывели такое заключение: алкоголь – только ключ, открывающий дверь уже разбушевавшимся внутри силам. Конечно, верить Гайдару на слово – дело опасное, но этот его рассказ отвечает тому, что я видел собственными глазами.