Соленый ветер
Шрифт:
Китти не могла увидеть бунгало, и это меня успокаивало.
– Мне пора, – сказала я, повернувшись к Уэстри. Боже, как он был хорош. Мне так не хотелось уходить! Хотелось остаться с ним навеки. – Спокойной ночи, Уэстри.
– Спокойной ночи, Анна, – ответил он, загадочно улыбаясь.
Мы с Китти молча пошли по пляжу, но она все-таки заговорила:
– Любишь его, да?
– Китти!
Она взяла меня за руку.
– Все в порядке, – сказала она, – мне не важно, кого ты любишь. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива?
Я посмотрела на луну, сияющую над нами,
– Да, – ответила я, – я никогда не была так счастлива, как сейчас.
На обратном пути никому из нас не было дела до неровной дороги. Ни Стелле, уютно положившей голову на колени Уиллу, ни Мэри, увлеченной беседой с Лу, ни задумчивой Китти, ни тем более мне – ведь мое сердце переполняла истинная, безупречная любовь. Но вместе с ней пришла и огромная тяжесть – мне предстояло принять решение. Причем скоро.
Глава 9
– Вы слышали? – спросила за завтраком Лиз. – Мужчины уезжают. Почти все. На острове, к югу отсюда, какое-то крупное сражение. Дело серьезное.
Я встретилась взглядом с Мэри. В ее глазах читалась тревога за Лу. Интересно, догадалась ли она, как я переживаю за Уэстри.
– Полковник Донехью выводит их вечером, – спокойно сказала Китти, словно зачитав выдержку из «Военного вестника».
– Вы знаете, кто поедет? – спросила я, стараясь не показывать паники.
– Да, – ответила Стелла, вынимая носовой платок. – Иди, посмотри список. – Она указала на доску объявлений возле столовой. – Я уже нашла там имя Уилла.
– Стелла, мне очень жаль, – посочувствовала Лиз.
Я повернулась к Мэри:
– Пойдем, посмотрим?
Она кивнула, и мы понуро отправились на улицу, к доске. Да. Его имя, посередине списка, черными чернилами. Уэстри Грин. Как и имя Лу. Мэри вздохнула, и мы крепко друг друга обняли.
– Нужно их найти, – забеспокоилась Мэри, – попрощаться, пока не…
– Паниковать нельзя, – сказала я, – мы должны верить в лучшее. Ради них.
– Анна, – пролепетала Мэри, – я не вынесу потери.
– Не говори так, милая. Это не к добру.
Я уже отработала утреннюю смену в лазарете и со спокойной совестью ускользнула после завтрака к мужской казарме, где нашла взглядом окно Уэстри. Комната, во всяком случае та ее часть, что была видна со скамейки, казалась пустой – аккуратно застеленная кровать и пустой крючок возле двери. Он уже уехал? Лиз говорила, что рота уже выдвинулась. Уэстри тоже?
Я попрощалась с Мэри и быстро пошла на пляж, а после поворота перешла на бег. Может, он ждет меня в бунгало. Если я поспешу, мы еще успеем увидеться до отъезда. Мои ботинки наполнились песком, он казался необыкновенно тяжелым. Он пытается задержать меня, не пускает к Уэстри? Я споткнулась о кусок древесины и потерла ушибленную коленку, а потом снова встала и возобновила бег. Быстрее. Беги быстрее. На счету каждая секунда.
Я продралась сквозь кусты, подбежала ко входу в бунгало. Утреннее солнце заливало лучами пальмовые стены. Я взялась за дверную ручку, молясь, чтобы было открыто, чтобы внутри был Уэстри. Но раздался лишь громкий щелчок. Закрыто. Уэстри тут нет. Я опоздала.
Я вытащила ключ и все равно зашла, в растерянности опустившись на стул. В маленькой комнатке
мне сразу стало уютно. Я чувствовала присутствие Уэстри, ведь он обещал, что так и будет. Пытаясь вспомнить его слова, я поняла, что они отпечатались в моем сердце: «Следующий раз, когда забеспокоишься, что я отдаляюсь, приходи сюда. Приходи в бунгало, и ты почувствуешь мою любовь». Да, я чувствовала его любовь. Она окутывала меня.Я приподняла половицу, и на сердце стало теплее – меня ждало письмо:
«Дорогая Клео,
Мне нужно ехать, любовь моя. Я отправляюсь на Гуадалканал, где, по словам командира, нас ждут «серьезные сражения». Никто не знает, что там будет. Но, в конце концов, мы и так слишком долго беспечно просидели на этом острове и уже почти поверили, что приехали сюда на каникулы. Настало время исполнить свой долг. Настало время сражаться.
Сегодня утром я подошел к лазарету, чтобы попрощаться, но ты была занята, и мне не захотелось тебя отвлекать. Я стоял и наблюдал, как ты работаешь. Как же ты красива! Как ты двигаешься. Разговариваешь. Я никогда никого не любил так, как тебя.
Не знаю, как долго меня не будет. Может, несколько дней. Может – месяцев. Но я молюсь, чтобы ты сохранила в сердце память о последней ночи, как и я. Молюсь, чтобы вспоминала и ждала меня. Потому что я вернусь, и мы снова будем вместе. А после войны мы не расстанемся никогда.
Помни меня, la vie en rose, мое сокровище.
Навеки твой,
Грейсон».
Я промокнула глаза и выбежала на берег – над головой пролетела эскадрилья самолетов. Я послала в небо воздушный поцелуй.
Он вернется. Иначе и быть не может.
Долго не было вообще никаких вестей. Те солдаты, которые остались на острове, казались очень занятыми и нервными – наверное, чувствовали вину, что они не на фронте, или стыд, что их не выбрали для такого важного задания.
В океане шли бои с японцами. Как объяснила Лиз, решающие битвы за Новую Зеландию. Лиз знала о войне больше других. Она сказала, что японцы хотели колонизировать Новую Зеландию, грабить и убивать. И хотя союзникам удалось взять Гуадалканал, в том районе остались разрозненные войска противника. Нужно победить. Никто не говорил, что будет, если случится иначе, но эти мысли очень нас тяготили.
С каждым днем из самолетов выгружали все больше раненых. Некоторых приносили на носилках, оглушенных и истекающих кровью, онемевших, словно увиденное лишило их голоса и рассудка. У других были такие тяжелые раны – оторванные ноги и руки, осколки в глазах, – что они молили о морфии, и мы старались вводить его как можно скорее в их изувеченные тела.
Из-за постоянного потока солдат мы проводили в лазарете все время, гадая, все ли на полях сражений идет по плану. Сестра Гильдебрандт командовала нами с холодной четкостью, почти механически. «Лиз! – кричала она. – Отправляйся на склад и принеси еще бинтов. Ты не видишь, они почти закончились? Стелла! Иди сюда, помоги мне подготовить пациента к операции. Китти! Солдату на девятой койке нужен морфий. Быстрее».