Соленый ветер
Шрифт:
– Теперь это – история.
– Ты шо приезжий?
– Да, но я жил тут когда-то.
– Та ты шо! – искренне обрадовался незнакомец. – А хде?
– На Хрусталях.
– О-па! Вот это я прозрел! Так выходит мы – земляки. И я – с Хрусталей. Ты ваще чем тут заниматься думаешь? Отдыхать?
– Нет, я поработать приехал.
– Та ты шо! И шо за работа?
– Надо тут храм один отреставрировать. Историческая ценность, ну и типа того…
– Ты шо, реставратор?
– Ну-да!
– Вот это номер! Меня Буга зовут. Бугенс.
– Бугес?
– Ну, буги-вуги. Бугенс. Слушай, а ты
– Хотел фруктов купить.
– Та какие фрукты. Забей. Давай я тебя угощу.
Но по факту это мне пришлось его угощать.
Сначала мы двинулись на 5-й километр, а потом на автобусе рванули по пыльному Балаклавскому шоссе до самой бухты. Мимо пробегали виноградники и персиковые рощи. Говорят, что в переводе с тюркских языков Балаклава, это что-то вроде «рыбьего гнезда», а еще слово созвучно с баклавой – так называют слоеное греческое печенье на меду. По моему здесь хватает и того и другого – и соли и меду.
Прошуршал ветерок в сухом кустарнике, набежал легкой прохладой, и опять зной неподвижный, тяжкий, чуть колыхающийся. Пыль поднимается под колесами от разбитых комьев земли. Жаркая, недвижимая тишина распростерлась над персиковыми рощами. Голубой кромкой сияют горы вдалеке. И над всем полем, горами, рощами и виноградником сияет свет золотой и ясный. Царит благоговейное молчание.
В Балаклаве мы выбрались из автобуса и пошли пешком. Взяли молодого белого крымского вина. В полулитровых бутылках, в которых обычно продают пиво или лимонад, закрытых железными крышками. Алкоголь почти не чувствовался, пьешь будто прозрачный виноградный сок, но идти стало значительно веселее.
Морская гладь – чистый ультрамарин. Волн ни высоких, ни малых, и ровно сияет поверхность. В глубине между мутно-зеленой бахромой водорослей оживленно снуют крабы и мелкая рыбешка. Словно в медленном танце, качаются раковины мидий. У причалов стучат бортами яхты, катера и ялики.
На скалах желто-оранжевый известняк пробивается из буйного покрова вечнозеленых кустарников. Наверху генуэзская крепость. Бухта наглухо закрыта от ветров и бурь высокими отрогами. Два выбегающих мыса и узкий заход в гавань – лучшее место для стоянки кораблей.
Не к этим ли берегам приставал корабль вечного скитальца Одиссея? Известняк под ногами хранит следы скифской конницы и оттиски римских сандалий. Высушенный солнцем грунт, словно спрессованный прах поколений. Караимские кладбища и белогвардейские клинки, осколки греческих амфор и ржавая немецкая каска. Как-то в детстве гуляя по виноградникам в окрестностях Балаклавы, мы нашли французскую пуговицу времен первой обороны…
Незаметно истлел день. Мы вернулись в город. Сумерки, как всегда внезапные и решительные на юге, обрушились на город. Среди благоухания акаций зацвел едва заметный аромат марихуаны.
Мы зависли в каком-то парке, на лавочке. Пытались найти общих знакомых. Я вспоминал имена одноклассников. Впрочем, без особого успеха, много времени прошло. Хотя, по-моему, Бугенса это не расстроило. Казалось, он не жаждал пополнения нашей компании. Каждый раз, когда он рассказывал про кого-то из своих экзотических знакомых, и я проявлял к этой личности интерес, Бугенс
сразу, резко обрывал рассказ.– Та там такое… У него дома реально музей. Целая коллекция. Там каски разные: немецкие, французские, румынские…
– Слушай, а может сгоняем к нему в гости? Интересно все-таки.
– Та он на Летчиках живет, это ш Бермудский треугольник.
– У тебя что дел навалом?
– Та ну, это маета. Давай лучше еще по пивку зацепим. А помнишь какие пельмени были на Гоголях?
– И еще там вареники вкусные делали.
– Что-то я стал зябнуть. Не послать ли нам гонца….
– В магазин без продавца, – закончил я за Бугенса очередную севастопольскую коронку.
– О, да ты местный! Выкупаешь?
– О то ш!
– У меня щас такое кино. С женой не живу, только наведываюсь в гости. Она там у мамы забаррикадировалась, короче военные действия по полной программе.
– Так может, прокатимся пока к твоему товарищу-коллекционеру, я бы заценил его раритеты.
– Оно тебе надо?
– Всегда мечтал заиметь австрийский штык.
– Та не – без мазы. Он такой знаешь… Ноу тауэр.
– Это что значит?
– Без башни.
Я все понимал. Это такая милая курортная афера. Обаятельный лыган знакомит оккупанта с местными достопримечательностями. И по ходу разводит доверчивого туриста на угощение. Бугенс понимал, что я располагаю ограниченным количеством наличности и могу угостить одного, много – двух упавших на хвоста. И каждый новый прибывший персонаж уменьшает дозу дешевого пойла, на которое рассчитывал Бугенс.
Я не обижался на Бугенса. Просто было немного жаль, что он променял сокровища своего острова на мутную, тусклую жижу из ближайшей пивной.
– Давай тут через рынок срежем по сократу, – сказал Бугенс оправившись.
Возле рынка, который уже закрывался, топорщили локти трое мускулистых, загорелых парней. Они оценили меня пристальными взглядами. А я как назло в этот день вырядился: светло-песочные армейские шоры, яркая футболка, кипельно-белая кепочка. Ну, вылитый денди.
У пацанчиков был похожий гардероб. Светлых тонов шорты и рубашки-поло, белоснежные кепочки с лихо согнутыми, по-хулигански, козырьками. Сияющие в темноте кроссовки. Один из них посмотрел на меня с уважением. До меня долетели обрывки беседы.
– Шо ты мне гонишь?
– Я тебе говорю – фонарь. Шо покурил, шо радио послушал.
– Ну ты исполнил!
Тот который оценивал меня на расстоянии, жестом прервал разговор.
– Смотри-ка – Бугенс!
– Здорово, Сильвер, – Бугенс смело направился к парням. Пожал им руки. Сильвер ответил на его рукопожатие открыто, с едва заметной усмешкой, остальные двое скривили рожи.
На общем фоне Бугенс в своей растянутой майке непонятного цвета и трениках с пузырями конечно же выглядел не очень импозантно. Он явно вызывал недоумение, и это недоумение отчетливо светилось в глазах незнакомцев.
– Ты щас на Хрусталях обитаешь? – спросил Сильвер.
– Та когда как, – Буга уклонился от прямого ответа.
– Ты с женой живешь или как?
– Та она у тещи сейчас. Сильвер, у меня такая дочка. Ты ее увидишь – проорёшь! Заходи в гости, как-нибудь.
– Не, я не с Ушаковской балки.