Солнце сияло

— А-ах, — выдохнула Ира, бешено подаваясь ко мне опустевшей обителью в напрасном желании удержать оставившего ее зверя.

Между тем голос рядом с нами, принадлежащий Ларисе, говорил с жарким негодованием:

— Ирка! Это нечестно! Ты же мне обещала! Ты же знаешь, что мне нельзя, как ты себе позволила?!

Задним числом до меня дойдет, что это место было у них рабочей площадкой для таких случаев, как сегодня. Потому-то Ира столь целенаправленно и тащила меня сюда. И накинула на плечи старую куртку, чтобы было что положить на перила.

— Какого дьявола! — выругался я в сторону Ларисиного голоса. Скосив глаза, я отчетливо увидел абрис ее фигуры, светящийся туманец лица, и стояла она не просто рядом, как мне показалось по голосу, а едва не касаясь нас.

— Нет, Ирка, ну ты, а! — как не услышав меня, с прежним негодованием проговорила Лариса.

Получалось, если у нее была менструация, то из солидарности с ней ее сестра тоже обязана была воздерживаться.

— Какого дьявола! — повторил я.

— Подожди! — произнесла со смешком Ира. И я почувствовал себя в ее руке. А немного погодя и вторая ее рука пришла ко мне, но была она не одна: эта ее вторая рука привела ко мне руку Ларисы. — А если с обеими, а? Тебе ведь не привыкать. Сможешь?

Я смог. Понукаемый сразу двумя руками, мой зверь, так позорно уподобивший себя пугливому джинну, вновь вожделенно вымахнул себя на волю, похоть — вот название чувству, что владело мной, и с какой стати мне было противиться ему? Я только спросил:

— А менструация?

— Какая менструация! — ответила мне Лариса, торопливо свершая с собой процесс освобождения от нейлоново-кружевных оков цивилизации, который, в отличие от нее, Ира проделала с моей помощью.

— Нет у нее менструации, — сказала Ира, вновь давая приют спасающему свою честь джинну.

Боковой карман моего пиджака принял новый комок снятого белья, Ларисины руки впились пальцами мне в тазовые кости, и жесткий вихор ее лобка тесно вжался мне в ягодицы.

Кто говорит, что любовь втроем феноменально остра и дает необыкновенное наслаждение, тот лишь воображал ее себе. Она скучна и механистична. Хотеть и стремиться к ней можно лишь по незнанию. Любовь — дело двоих, и всякий третий в ней лишний.

Мы еще трудились с Ларисой, — Ира извлекла у меня из кармана свое белье и принялась одеваться. Одевшись и присев на корточки, она покопошилась у наших ног и, вытащив из кармана моих брюк сигареты с зажигалкой, закурила. И когда наконец настала пора одеваться и нам, пощелкав зажигалкой, раскурила по сигарете и для нас.

— Давайте, овейтесь как следует, — сказала она. — Чтоб никаких запахов, кроме табачного.

Мы спускались по лестнице, и они каждая держали меня с двух сторон за руки, так что пыхтеть непривычной сигаретой мне приходилось, не вынимая ее изо рта. И когда мы спускались, на какой-то миг меня вдруг опахнуло ощущением, что все это уже было. Единственно что на моем месте был не я.

Первой входить в квартиру, и отдельно от нас, пошла Лариса.

— А мы через минуту, — сказала Ира, выпуская в меня дым тонкой сильной струей — зигзагом пройдясь ею от шеи до брючной молнии. — Чтобы не вваливаться всем вместе. Ларке, понимаешь, нельзя с Арнольдом — она за него замуж собирается.

— Да? — Сказать, что я удивился, — это значило бы не сказать ничего. А что, если замуж, то нельзя?

— Нет, можно. — Ира теперь выпустила дым себе в подставленные ладони. Но лучше не нужно. Чтобы у него не исчезло желания. Чтобы наверняка.

— Значит, если бы ты собиралась за меня замуж, ты бы со мной не спала?

— Все зависит от ситуации. — Ира отрицательно помахала рукой. — Ларке нужно выйти замуж наверняка, за него и невдолге. Она в этом году получает диплом, пора начинать карьеру, а Арнольд — партия, лучше не придумаешь. Сегодня, между прочим, его смотрины. И папе с мамой он понравился, я это вижу. Папа очень хочет, чтобы она вошла в карьеру уже замужней.

— Почему? — зачем-то спросил я.

Хотя меня это интересовало столько же, сколько проблема жизни на Марсе.

— Чтобы она была ограждена от лишних неприятностей. Эстрадная жизнь подлая штука.

Позднее, прокручивая в себе эту встречу Нового года, я пойму, что истинной причиной моего приглашения встречать Новый год в кругу фамусовской семьи были именно смотрины Арнольда. Моя роль была чисто статическая служить балансом в системе: трое женщин — трое мужчин. Можно сказать, я оказался за этим новогодним столом случайно. Но сколь же много значат случайности в жизни! Подумаешь вот так, они, а не закономерности и определяют наше существование.

Глава шестая

Телефонный звонок достал меня уже на лестнице. Я вышел из квартиры, захлопнул дверь, полетел вниз, и тут моего слуха достигла раздавшаяся в квартире приглушенная трель звонка. Что мне было до этого звонка? Однако словно бы некое предчувствие укололо меня. Я остановился и стал ждать. Звонки в квартире оборвались — трубку сняли. Затем проклацал замок на двери, и выскочившая наружу Лека прокричала:

— Дядь Сань, если вы не ушли! Вас к телефону, дядь Сань!

— Вот он я, — скача через три ступени, устремился к ней снизу дядь Сань.

Голос в трубке оказался женский.

— Это от Господа Бога, — сказал голос. Наверное, то звонил один из приближенных его ангелов. — Господь пришел к выводу, что до сих пор недостаточно благоволил к вашей персоне, и решил искупить свою вину перед вами. С этой минуты вам будут явлены его благорасположение и милость, будьте только благоразумны и осмотрительны.

Впрочем, это моя собственная и достаточно вольная интерпретация тех слов, что я услышал в трубке. На самом деле, конечно же, звонил никакой не ангел, а вполне реальная женщина — секретарша Терентьева. Та самая, что месяц назад, когда я заглянул к ней в приемную, позвала меня: «О, очень кстати. Тебя Терентьев разыскивал!». И сейчас она произнесла почти то же: «Терентьев тебя разыскивает. Хочет поговорить с тобой». Но что за тоном это было произнесено! Как он отличался от тона, каким она позвала меня на предстоящую экзекуцию. Это был истинно голос самого ангела.

— Куда это вы подевались? — спросил меня голос Терентьева, когда секретарша переключила телефон на него. Казалось, что пирамида Хеопса у него на плечах чрезвычайно уменьшилась в весе, став едва не пластмассовой. — Кто вам сказал, чтобы вы не появлялись? Давайте подъезжайте. Полно тем для съемок, упахаться можно!

Мгновенно все планы были перекроены, и через полчаса я уже входил в стеклянные двери Стакана. Возможно, я и до этого собирался туда, так что дорога моя не претерпела никаких изменений, но как изменилась цель!

Конёв, которого я, как и тогда, после разговора с Терентьевым в его кабинете, нашел в монтажной, был уже в курсе. Скобка его рта, когда он протянул мне для пожатия руку, легла на спинку, взодрав вверх концы — будто сделала двойную «березку».

— Что, говорил я тебе, ничто не вечно под луной? Видишь, у хмыря советского периода что-то новое на уме. Смотри только теперь в оба, чего он от тебя хочет. Так просто у хмыря ничего не бывает.

Это Конёв говорил точно. Так просто Терентьев мне бы не позвонил.