Сонгайская держава: Опыт исследования социально-политического строя

Масло для горения там выжимают из семян репы и свеклы и называют его «зейт харр»^[53]. Сезама там мало, и масло из него дорого, а оливковое масло дешево. Фисташки там дороже миндаля, а десять мен очищенного миндаля никогда не бывают дороже одного динара.

Базарные торговцы и лавочники садятся на оседланных ослов, когда едут на базар или возвращаются назад. На всех углах улиц держат много красиво оседланных ослов; если кто-нибудь желает, может сесть на них, плату за это берут совсем небольшую. Говорят, что там пятьдесят тысяч верховых животных, которых каждый день оседлывают и отдают внаем. На лошадях, кроме воинов и солдат, никто не ездит, то есть не ездят базарные торговцы, крестьяне, ремесленники и чиновники. Я видел много ослов пегих, как лошади, но только гораздо красивее.

Население города было чрезвычайно богато в то время, когда я был там.

В четыреста тридцать девятом году^[54] у султана родился сын; султан приказал всему населению веселиться, и город и базары разукрасили так, что, если б я описал все это, мне бы, вероятно, не поверили и не сочли бы возможным, что в галантерейных лавках, у меня и тому подобных торговцев все было так переполнено золотом, драгоценными камнями, деньгами, товарами, золототканой парчой и касабом, что негде было сесть.

Никто из них не опасается султана, не страшится шпионов и доносчиков и вполне уверен, что султан никого не станет притеснять и никогда не позарится на чужое добро.

У жителей я видел там такое богатство, что, если я расскажу про это или попытаюсь описать, жители Персии мне не поверят. Богатства их я не мог ни сосчитать, ни исчислить, и такой спокойной жизни, как люди ведут там, нигде не видал.

Я видел там одного христианина, одного из самых богатых людей в Египте. Говорили, что количества его кораблей, его движимости и недвижимости невозможно сосчитать. Как-то раз вода в Пиле не поднялась до настоящего уровня, и зерно вздорожало. Тогда везир султана призвал этого христианина и сказал: — Нынче недобрый год, сердце султана гнетут заботы о народе. Дай столько зерна, сколько можешь, хочешь за деньги, хочешь в долг. — По счастью султана и везиря его, — ответил христианин, — у меня заготовлено столько зерна, что шесть лет я могу снабжать Миср хлебом. — А в это время в Мисре, несомненно, жителей было в пять раз больше, чем в Нишапуре. Тот, кто знаком с арифметикой, сможет вычислить, каковы должны быть богатства человека, обладающего таким количеством зерна. Какова же была безопасность населения и справедливость султана, если в его правление бывали такие случаи, создавались такие богатства и султан никого не притеснял и не обижал, а народ ничего не прятал и не скрывал.

Я видел там караван-сарай, называвшийся Дар-ал-Везир, где жили торговцы касабом, в нижнем этаже жили портные, а в верхнем — штопальщики. Я спросил заведующего, какой доход приносит этот караван-сарай. Он ответил: — Каждый год — двадцать тысяч магрибинских динаров; однако в данный момент один угол здания обрушился, и его вновь отстраивают; тем не менее и сейчас мы имеем дохода тысячу динаров в месяц, то есть двенадцать тысяч в год. — Мне говорили, что в городе больше этого караван-сарая нет, но таких же ханов около двухсот.

Описание пиров султана

В Египте обычай, что султан два раза в году в дни двух праздников устраивает пиры и дает аудиенцию знати и простому люду. Знать пирует в его присутствии, простой люд — в других дворцах и местах. Я хотя и много слыхал об этом, но все же мне хотелось посмотреть на такой пир самому.

Поэтому я сказал одному из султанских секретарей, с которым мне случилось познакомиться и подружиться: — Я видел приемы таких царей и султанов Персии, как султан Махмуд Газневид и его сын Мас’уд: это были великие цари, и у них было много богатств и роскоши. Теперь мне хотелось бы посмотреть и на пиршество повелителя правоверных… — Он сейчас же сказал это привратнику, которого там называют «сахиб-ас-ситр».

В последний день месяца Рамазана четыреста сорокового года^[55] приготовили залу, куда на другой день, в праздник, должен был прибыть султан после намаза и сесть за стол. Привратник свел меня туда. Когда я вошел в дверь дворца, я увидел здания, террасы и портики; если бы я захотел описать все это, рассказ мой чрезмерно удлинился бы.

Там было двенадцать четырехугольных замков, соединенных вместе; переходя из одного в другой, я каждый раз находил, что следующий еще красивее, чем предыдущий. Площадь каждого из них была сто арашей в квадрате, за исключением одного, шестидесяти арашей в квадрате. В нем стоял трон, занимавший всю ширину здания, четырех гезов высоты. С трех сторон этот трон был сделан из золота, и на нем были изображены охота, ристалище и разные другие вещи; на нем была надпись красивым почерком.

Ковры и обивка этой залы состояли из румийского шелка и бу-каламуна, вытканного по мерке для каждого места, где они находились. Трон окружала золотая решетка, описать которую невозможно. Позади трона у стены были устроены серебряные ступеньки. Сам же троп этот был так роскошен, что, если бы вся эта книга с начала и до конца была посвящена описанию его, все же нельзя было бы найти подходящих выражений.

Говорят, что на тот день, когда султан дает пир, отпускается пятьдесят тысяч мен сахару для украшения столов. Я видел дерево вроде апельсина, все ветви, листья и плоды которого были сделаны из сахара; на нем были сделаны тысячи фигурок и изображений из сахара.

Кухня султана лежит вне замка, и там постоянно работают тысяча рабов. Из павильона в кухню ведет подземный ход. Там было заведено каждый день привозить на четырнадцати верблюдах снегу для султанских погребов. Оттуда и большая часть эмиров и сановников тоже получала свою часть, а если кто-нибудь из горожан просил об этом для больных, давали и им. Точно так же за всяким лекарством и микстурой, которая могла понадобиться горожанам, они обращались в гарем и получали ее оттуда. Точно так же дело обстояло и с мазями, например с бальзамом и тому подобным, если кто-нибудь просит о чем-нибудь из таких вещей, никогда нет ни отказов, ни отговорок. <…>

Прибытие в Мекку. Второй хаддж. Вверх по Нилу. Джуддэ

<…> Я снова направился в Египет и через семьдесят пять дней прибыл в Миср. В этот год туда собралось из Хиджаза тридцать пять тысяч человек, и султан всех одел и приказал содержать в течение года, ибо все они были голодными и нагими. Когда же в Хиджазе снова пошли дожди и продовольствие появилось в обилии, султан опять дал каждому из этих людей подобающую ему одежду, одарил их и отправил обратно в Хиджаз. <…>

Совершив хаддж, я снова возвратился в Миср, потому что там были мои книги, а возвращаться еще раз в Мекку я не имел в виду.

В этот год прибыл в Миср эмир Медины, получавший от султана ежегодное жалованье в качестве потомка Хусейна ибн Али, да помилует его господь. Я вместе с ним ехал на корабле до Кулзума и переход оттуда до Мисра тоже совершил с ним вместе.

В четыреста сорок первом году^[56], когда я был в Мисре, пришло известие, что царь Алеппо восстал против султана, он был вассалом султана и его отец тоже был царем в Алеппо. У султана был евнух по имени Умдет-ад-Доулэ; этот евнух был начальником над муталибами и обладал огромными богатствами.

А муталибами называют людей, которые в горах Египта ищут кладов и сокровищ. Из Магриба, со всех концов Египта и из Сирии собираются люди и каждый из них трудится в горах и скалистых местностях и тратит на это деньги. Было много людей, которым удалось найти клады и сокровища, но были и такие, которые растрачивали все свое имущество и ничего не находили. Говорят, что в этой местности зарыты сокровища фараона. Если кто-нибудь там что-нибудь находит, пятую часть он должен отдать султану, остальное же может оставить себе.