Сообщники поневоле

– Не перелом. Не-а. Ты бы вопил как резаный. Да и кто, вообще, ломает себе средние пальцы? Ногу еще ладно, но палец. Парень, тебя точно сглазили. После того как рентген сделаешь, сходи к бабке, пусть она тебе куриной лапкой сглаз снимет.

Фил поднимается на ноги в тот момент, когда к нам подбегает Обашкин.

– Фил, ты как? Сажина, что с ним?

И вот тут до меня начал доходить смысл того, что прямо сейчас произошло. Губы задрожали, и я первый раз в жизни не знала, что сказать и что делать.

– я...

– Слав, - рявкает Довлатов, смотря на меня, - угомонись. Сам никогда не падал, что ли? Хм-хм-хм.

Он не думает ничего рассказывать?

Тогда чего я молчу? Это же не в моем стиле.

– И правда, Обашкин, чего ты к человеку пристал? Не видишь, больно ему. Лед принеси. Настя, не стой столбом, твой нервный сам ничего не найдет.

Быстренько разрулила ситуацию и к Филу подошла.

– Люблю я командовать.

– Я тоже. В моей комнате лежат ключи от машины. Бегом.

– А волшебное слово?

– БЫСТРО!

Будем считать, что волшебство свершилось. Ой, а если он и правда палец сломал?

Глава 13

– Обашкин, будь человеком, прекрати слоняться по коридору, как зомби в первый день после укуса. Уже голова кружится от твоих короткометражных забегов.

Славик смотрит на меня как на ведьму, которая казни избежала, и, закатывая глаза, идет на следующий круг.

Вот дятел.

– Марусь, так что произошло? Как Фил умудрился с лестницы упасть?

Знаете, какой раз по счету мне задают этот вопрос за последний час? Правильно, первый. Довлатов все внимание на себя переключил, поэтому никому не было дела до прямого свидетеля.

– Ты ноги его видела? – смотрю на подругу, качая головой, мол, разве так сложно понять элементарное? – Там не ноги, там шпалы скелетные. Наверно, на муху загляделся и запутался в конечностях. Всякое бывает. Не стоит над этим смеяться.

– Я не смеюсь, что ты?

Это я для себя пометку сделала. Всю дорогу ржала, пока смотрела, как Карлсон, схватившись за больной пальчик, вздыхал, словно последний раз в жизни. Ага, так и сидел на переднем сиденье с видом, будто не в травму направляется, а сразу в яму, над которой уже священник стоит и ждет бедолагу.

– Просто… Понимаешь, это Фил. Я успела узнать, что парню несвойственно совершать ошибки. Слава говорит, его друг никогда не проигрывает, никогда не оступается. Правильный во всем. Я уверена, он даже йогуртом никогда не обляпывался. А тут упал.

Эх, Смирнова, знала бы ты, как он после моего приказа под кровать щемился. И лежал там, пока я бежать не вздумала. Ты бы точно свое мнение о нем изменила. Но… Пока у меня нет в планах портить репутацию Довлатова. Пока. Пусть это останется нашим маленьким секретом, который по удобному случаю я использую против него самого.

– Может, человеку полетать вздумалось? Хватит анализировать. Упал и упал. Хотя да, чудной он, ты права. Все руки или ноги ломают, а он палец.

– Ты же его не толкала?

– Я? Смирнова, как ты можешь думать обо мне так? Чтобы я, маленькая, хрупкая девочка, смогла столкнуть с места этого медведя-шатуна?

– Ты могла. Вернее, силы хватит.

– Могу, - на секунду зависаю, детально вспоминая мой героический полет, а потом резко отмираю, чтобы не вызвать лишних подозрений. – Но сегодня я невинна, как ангелочек.

Тем более я уверена, что никакого перелома там нет, а Фил просто неженка, которого все детство на руках таскали, чтобы он коленки не разбивал и не знал, что такое боль.

Эх, не жил он в моем дворе. Не бегал по гаражам и заброшенным зданиям. Бедный, непросто ему. Скучное детство.

– А зачем ты разделась в его комнате?

Если бы я сейчас пила воду, то поперхнулась бы, честное слово. Никто кроме меня не знает, что такие вопросы надо задавать шепотом в глухом лесу? А лучше вообще не задавать. Смирнова, кто тебя воспитывал?

– Слава сказал…

– Жарко мне стало, – отвечаю ей и на ноги встаю, разминая коленки.
– Насть, заканчивай с допросом. За стеной парень, между прочим, мучается. А ты все заладила, зачем, когда и почему.

– Когда мы сюда ехали, тебе не было его жалко.

Вот возьму и обижусь. Чего она вздумала меня бессердечной выставлять?

– Господи, а сейчас жалко. Я прозрела, – размахиваю руками и выхожу на трассу, по которой уже минут двадцать гоняет Обашкин.

Парень, как настоящий джентльмен, пропускал меня на поворотах. Хотя мне казалось, Славик просто боялся, что я его задавить смогу. Но не важно. После третьего круга дверь, за которой Айболит лечил нашего Карлсона, открылась, и из нее вышел дяденька в белом халате.

– Все в порядке. Перелома нет.

– А я говорила, – довольная, комментирую врача, но на меня даже внимания не обратили.

– Что тогда? – Мать Тереза Вячеславия никак не унимается. – Вы рентген сделали? Внимательно посмотрели? Он мой друг, и я видел его лицо, когда вез его сюда. Ему было больно.

– Молодой человек, это моя работа, и я прекрасно знаю весь ее алгоритм. Мы сделали все, что могли…

– Он умер? – взвизгнула я, прикрывая рот руками. Что? Обычно слова «мы сделали все, что могли» заканчиваются именно этим.

– Девушка, типун вам на язык. Скажете тоже. Все с вашим другом в порядке. Просто у него низкий болевой порог. Мы дали ему обезболивающие, и уже скоро он к вам подойдет.

Мужичок с типуном ушел, а вот косые взгляды голубков остались. Даже Смирнова смотрит на меня так, будто я ее любимого Онегина Петькой назвала.

– Обашкин, зря стараешься, - ерничаю, когда молчание затягивается. – Меня взглядом не убьешь.

– Маруся, – качает головой подруга, а затем напоминает женишку своему, что они врача без презента оставили, а нормальные люди так не поступают.