Сотая бусина

– Не мне, а нам... Один бы я не пришел, - пробубнил кот и скосил взгляд набок.

Туда, где из густой садовой травы торчала сейчас тетушкина позолоченная сахарница с длинной душкой и откинутой крышечкой. И из под этой крышечки - из темноты горели два маленьких глаза... Ну, надо же! Хотя, по-другому то - своими ногами, домовые покидать жилища права не имеют. Пришлось, ради такого исключительного случая даже сесть... и пару раз услышать привычное 'и-ик':

– И что вам двоим от меня надо?
– гораздо мягче повторила я свой вопрос.

– Грундильда переживает, как у тебя дела. Ведь уже вечер и еще... она хотела спросить...

– Одна Грундильда переживает?

– Ну, ладно, - тряхнул головой Зеня.
– Мы оба за тебя переживаем и хотим знать, какое решение ты приняла?

– По поводу?

– По поводу твоего... переезда в столицу, - закончил кот и посмотрел на меня такими жалостливыми глазами, что, мне сразу стало стыдно и за свой тон и за свои, сказанные недавно в его адрес слова и вообще за все на свете, даже с его персоной не связанное.

– Никуда я отсюда не поеду. Это мой дом и вы - моя семья. Правда... теперь уже без нашего некроманта.

– Он тебя бросил, хозяйка?
– удивленно пропищала тетушкина реликвия.

– Бросил? Нет. Он предоставил мне право выбора. И я этот выбор сделала, - 'А о том, как тяжело он мне дался, вы узнаете на собственных шкурках. Потому что в ближайшие дни хорошего настроения от меня не ждите', - добавила уже про себя.
– Погодите-ка, дорогие мои. А откуда вы вообще узнали о теме нашего с Глебом разговора?

– Догадались, - зевнул во всю пасть умник.
– Ведь когда-то же он должен был состояться, этот разговор. Я вообще удивляюсь терпению нашего некроманта. Столько лет женихов отва...
– начал было кот, а потом свою пасть захлопнул.

– Каких таких женихов?
– зацепилась я за его слова и спрыгнула со скрипучей качалки.

– А-а, что уж там... Твоих женихов, Стася. Ты того заезжего музыканта из Тайриля помнишь?

– Не-ет, - честно попыталась я напрячь память.

– Ну, конечно - пять лет прошло. А я вот помню... как он драпал от нашего дома, да так, что гитара его только тренькала... А хозяина стеклодувной мастерской из Либряны?

– Это, у которого брат здесь живет, на соседней улице?

– Ага, жил. Они вместе, после ночного представления под их окнами теперь в Либряне живут... А, вот этого, с...

– Постой-ка, так их что, Глеб от меня отвадил?
– прищурила я глаза.
– И каким образом?

– Да разными. А вообще, хорошо мы с ним развлекались, - довольно потянулся Зигмунд, а потом, вдруг, нервно подпрыгнул на месте.

– Что это с тобой? Еще кого-то вспомнил из своего темного с некромантом прошлого?
– медленно двинулась я в его сторону.

– Нет. Блохи, хобья сила... одолевают, - плюхнулся кот в траву и уже, задрав выразительно заднюю лапу, посмотрел на меня.
– Стася, ты чего это? Дела то прошлые.

– Ага. А расплата за них - настоящая, - подхватив из травы сахарницу, понеслась я вслед за улепетывающим зигзагами котом.

– Хо-хозяй-ка! Меня-я не вытряси-и!..

Хозяйка... Слово для меня привычное уже на протяжении семи лет. Да, я - хозяйка. Хозяйка своего дома, своей жизни. Я за все происходящее в ней отвечаю. И плачу за все тоже сама, мало рассчитывая на снисхождение или торг. Был со мной рядом мужчина - друг, любовник, наставник. Но, когда за все это, такое ценное, мне предложили заплатить еще выше...

– Не-ет, спасибо, - категорично затрясла я головой и пошла по рядам дальше.

– На пол меденя(5) скину, - без всякой надежды бросила мне вслед торговка.

– Да, хоть на целый... Все равно дорого, - это уже было сказано исключительно себе под нос. К тому же, прямо по курсу призывно блеснула загорелая лысина моей главной цели прихода на развал - рыба у Николы всегда исключительной свежести. Правда, только с утра пораньше...

– Здравствуй, труженик весла и удила!
– шлепнула я на утоптанную землю свою, почти полную корзину и распрямила спину.

– Доброго утречка...
– водрузил мужик на прилавок ящик с раками и разинул свой белозубый рот.
– Ух ты, прости Господи... Ну, ты, Стася, даешь!

– А что, тебе не нравится?

– А, знаешь... нравится. Только ты, слышь, - поманил он меня мокрым пальцем.
– мимо храма нашего с непокрытой головой не ходи. А то отец Аполлинарий с крыльца со страху зверзнется, - и громко захохотал, отшатнув, парочку колупающихся в мелких ершах старух.

– У нас с ним взаимное игнорирование - он меня в упор не видит, а я его, - угрюмо успокоила я рыбака.
– Карасиков взвесишь, как обычно?

– Об чем речь, Стасенька?
– зачерпнул пятерней свой скачущий желтобрюхий товар мужик.
– Гнорирование у вас, значит с нашим батюшкой?.. Надеюсь, что наумовская мука тебе такую тяжкую потерю перевешивает?

– Так не моя она, а Зигмунда. За его лечебные сеансы. С ним Наум до сих пор мукой расплачивается, - пустилась я в объяснения, а потом мысленно махнула рукой.

А вообще, кому объяснять? Здесь все друг про друга всё знают и без оправдательных лепетаний от первых лиц. Это ж деревня. И, как выяснилось чуть позже, знания эти территорией Мезонружа никак не ограничиваются...

Судачили трое: двоих из которых я знала в лицо, а третью - по имени, как недавнюю зенину клиентку. Правда, сегодня она была колоритно дополнена 'наливным' синяком вокруг правого припухшего глаза:

– Доброго вам, - кинула Дивина на меня рассеянный взгляд и отвернулась обратно к своим товаркам.
– Точно говорю - знаменье это. Чтобы все, да сразу в одно место?
– и для убедительности часто закивала головой.

– Так может, кошка тамошняя загуляла? У них в Мочалино все немного... того, - вступила с ней в диалог вторая дама, с вытянутым, как молодой месяц лицом.