Сотая бусина

– Зеня, - оторвалась я от тарелки с супом, подогреть который даже не потрудилась.
– А ты видел его татуировку на левом предплечье - стрела, направленная вверх? Странная она какая-то.

– Еще бы, если учесть, что это руна, - потянувшись, свернулся клубочком у разожженного очага умник.

– А яснее?

– Руны, Стася, это древняя письменность, постепенно вытесненная буквами. Они использовались очень давно на нашей общей прародине. Да и здесь тоже, как видишь, их не забыли. Только смысл с тех пор изменился. И если раньше они были и буквами и символами одновременно, то сейчас выполняют только вторую функцию. Для первой они слишком сложны в написании.

– А что означает эта руна - стрела, наконечником вверх?

– Эта руна?..
– впал Зигмунд в свой информационный транс.
– ... 'Треба'. Так она называтся. А означает... У нее, вообще-то три обозначения. Тебе все огласить?

– Нет, по одному в день. Ты что, издеваешься?

– Просто, спать очень хочется, - ехидно скривил пасть кот.
– Ладно, ты сама этого хотела: 'Твердость духа', 'Воин' и 'Жертва'. В общем, воин духа, приносящий себя в жертву ради чего-то там. Довольна?

– Ну, ничего себе, работник музея. Я их, почему то, другими представляла.

– Другими? А что ты вообще знаешь о музеях, Стася? Ты хоть в одном из них была?

– Была, конечно, - оскорбилась я за явный намек на свою культурную безграмотность.
– В морском музее Тайриля и в Либряне - в музее ремесел. Но, в первом мы с одноклассницами просвящались самостоятельно, пока наша матронна флиртовала с подслеповатым экскурсоводом, а во втором нас по залам водила сухонькая старушенция с длинной палкой в руках и этой палкой тыкала то в экспонаты, то в тех, кто ее не внимательно слушал. А чтобы такой вот... верзила с мышцами...
– представила я себе Ветрана с длинной палкой в руках, вдохновенно рассказывающим об устройстве маслобойки.
– Не знаю. К тому же эта татуировка его. Не говоря уж о старых шрамах по всему торсу и новом магическом ожоге...

– Об ожоге я и сам пока воздержусь с комментариями...
– разинул в очередном зевке пасть Зигмунд.
– А вот что касается татуировки, так знал я в свои столичные времена одну экзальтированную даму. Она у себя на... ну, ниже поясницы, справила руну, обозначающую 'Рок' и всем твердила, что она есть настоящий и единственно возможный 'конец света'.

– Интересно, и как ты-то об этой руне на таком месте узнал?
– недоверчиво скривилась я.

– Столица, Стася... Столица...
– многозначительно изрек кот.
– А вообще, сознайся, что ты мне просто завидуешь.

– Вот я сейчас не поняла, - отложила я ложку в сторону.
– И чему именно я завидую?

– А тому, что ко мне из самого Куполграда, из единственного в своем роде музея приехал человек, чтобы поинтересоваться моей обширной биографией. Чтобы послушать и запечатлеть мои уникальные притчи и мудрые мысли. Чтобы сберечь их для потомков... Вот, в общем этому ты и завидуешь.

– Ну да, конечно. Только не забудь ему рассказать о том, как ты клиентов в постель укладываешь только ради того, чтобы послушать, как они храпят. А еще... Впрочем, кое-что он и сам сегодня видел, до того, как тебя за шкирку с карниза снимал.

– Жестокий век, жестокие сердца, - с чувством процитировал неизвестного автора Зигмунд и демонстративно отвернул от меня морду.

– А ты что над ним зависла, легкоступая Грундильда?

– Я?
– отпрянула от головы спящего мужчины доселе хранившая молчание домовиха.
– Я - ничего. Я просто смотрю на него.

– Ну и как впечатление?
– насмешливо поинтересовался умник.

– Красивый и совсем молодой... По вашим меркам.

– Красивее, чем Глеб?
– ревностно прищурилась я.

Домовиха еще раз взглянула на неподвижно лежащего Ветрана и, потупив глазки, произнесла.
– Он совсем другой, хозяйка - он - светлый и какой-то... чужой.

– Вот и я о том же... А вообще, пора мне. А вы оставайтесь караулить больного, - и, убрав со стола, поплелась в свою избушку корпеть над новым заказом от господина Труша...

А дождь, действительно, шел очень долго...

Хлеб, ноздреватый, еще теплый, напластанный большими неровными кусками, горой высился посредине стола, а молодая картошка, вся в кристалликах соли, истекала в тарелку желтым прозрачным маслом. Я занесла над ней сжатую руку и, дождавшись робкого кивка Ветрана, щедро бухнула сверху мелко нарезанную душистую зелень. Осталось сделать только одно для начала праздника живота в отдельно взятом деревенском доме:

– Скажите, а у вас в столице такое блюдо как употребляют: с молоком или с кофе по эльфийски?

Вопрос, как я ни старалась скрыть ухмылку, все равно получился ехидным, но мужчина, вдруг, улыбнулся:

– С молоком... Если можно.

– Ага... И в каком столичном ресторане такую кухню практикуют?

– 'От не выспавшейся кусапки(1)', он называется, - встрял в нашу светскую беседу кот.
– Ветран, как вы себя чувствуете?

– Действительно, - теперь уже совершенно искренне присоединилась я.
– Плечом подвигайте, только осторожно, - мужчина тут же послушно выполнил требуемое и, под нашими пристальными взглядами попытался не скривиться от боли:

– Гораздо лучше, честно... Я ведь еще не поблагодарил вас - спасибо за заботу, лечение и ночлег. И... прошу прощения за вчерашнее.

– Ой, да ладно вам извиняться и благодарить. Это наш профессиональный долг, - радостно заерзал на своем высоком стульчике Зигмунд.
– Раз вам лучше, вы ведь писать сможете?.. Записывать?

– Записывать?
– удивленно глянул на него Ветран, а потом спохватился.
– Записывать... Я постараюсь... Анастэйс, это вы из-за меня сегодня не выспались?

– Из-за вас? Не-ет. Из-за ее очередного запоя она не выспалась, - не дал мне и рта открыть умник, за что в этот раз музейный работник наградил таким же удивленным взглядом уже меня.

– 'Запой', это моя работа, образно выражаясь, - попыталась я, все же внести ясность.
– Я когда сижу над новым заказом, то, обычно, теряю счет времени, а иногда и вообще выпадаю из реальности. Один раз даже не заметила, как наступила зима - выхожу на улицу из своей избушки, а везде снег...