Современная датская новелла

Я остаюсь в сарае наедине с крысой. Я прохожу мимо нее, глаза мои отказываются смотреть, уши глухи, я слышу только один высокий звук, звенящий у меня в голове.

В дверях я спотыкаюсь о швабру и останавливаюсь в нерешительности, не понимая, что со мной происходит. Какая-то непреодолимая сила заставляет меня нагнуться, поднять швабру и замахнуться ею, как для удара.

— Что, не нравится? — испуганно шепчу я мертвой крысе. — Что, не нравится?

Крыса дергается, по ее туловищу пробегает дрожь, и от этого кажется, что ее живот поднялся и опустился. Я чувствую, что при виде крови, сочащейся у нее из угла рта, к горлу у меня подкатывает тошнота. Я бросаю швабру и убегаю. И когда я оказываюсь в укромном уголке возле помойки, меня начинает рвать.

По ночам мертвая крыса приходит и ложится ко мне на грудь. Она приходит почти каждую ночь.

Я знаю, что, как только дверь спальни закроется и за ней исчезнет свет, горящий в гостиной, крыса начнет подбираться ко мне. Я лежу с открытыми глазами и смотрю в темноту. Не спи. Пока ты не спишь, она не придет. Не спи. Веки мои становятся все тяжелее, темнота вокруг сужается. Не спи. Не…

Я слышу, как ее коготки стучат по полу. Но не могу пошевелиться. Крыса тихо сопит у спинки кровати. Мои холодеющие бессильные руки лежат на одеяле. Я сдаюсь, лежу съежившись и прижав к подбородку ослабевшие ладони, словно плод в утробе кошмара, а голова крысы с выбитым глазом и кровью, сочащейся из угла рта, принюхиваясь, поднимается над спинкой кровати. Потом крыса мягко прыгает на перину и медленно-медленно, волоча перебитую переднюю лапу, ползет ко мне. Она растет, делается такого же роста, как я, тяжело наваливается мне на грудь, смотрит на меня черными глазами-бусинами и дышит мне в лицо теплым, пахнущим рвотой дыханием.

Я просыпаюсь от прерывистых рыданий. Несколько минут спустя я понимаю, что эти рыдания принадлежат мне.

Иногда дверь отворяется и свет из гостиной врывается в мою темноту.

— Мне послышалось, что ты плачешь. Что случилось?

— Сон приснился.

— Какой сон? Страшный?

— Мне приснилась…

Нет. Я не смею рассказать о крысе. Если я снова предам ее, что она сделает со мной на этот раз?

— Я забыл.

— Ну, вот видишь. Значит, ничего страшного. Спи спокойно.

— Пусть у меня горит свет. Можно?

— Нет, ведь ты уже большой мальчик. Спокойной ночи.

Темнота. Лежи с открытыми глазами. Не спи. Это крыса сопит у спинки кровати.

Может, позвать кого-нибудь?

Нет, я боюсь предавать ее. Мне остается только ждать. И так ночь за ночью.

Если хочешь испытать ужас, лежи один в темноте и жди крысу.

Она еще ни разу не подвела. Она надежный товарищ.

Когда я прохожу во дворе мимо Марты, она смотрит сквозь меня, словно меня тут и нет. Жильцы нашего дома говорят, что она вдруг начала худеть. Стала рассеянной, теперь она может замечтаться среди работы. Что-то надломилось в ней в тот день, да так и осталось. Ее лицо словно развязанный узел, углы рта бессильно опущены книзу. Рот ее напоминает рот крысы. Мне приходится отводить глаза.

Но однажды я все-таки встретился с ней взглядом. Я играл во дворе; очевидно, была суббота и время уже перевалило за полдень, потому что Марта вышла на крыльцо с ведром и шваброй. Когда я случайно обернулся, она стояла и через плечо пристально смотрела на меня косым взглядом. Я резко остановился, и все во мне сжалось, ибо мне почудилось, будто ползущая тень почти коснулась моих башмаков.

А ведь она смотрела на меня так, словно я — это крыса.

Петер Себерг

Вмятина Перевод В. Мамоновой

Локе крался вдоль стены, держа хлопушку наготове.

Маленькая кучка мух, штук семь-восемь, четыре из которых (две и две) заняты были совокуплением, сидела еще в углу возле двери на веранду, за шторой.

Локе прицелился, рассчитал траекторию и с оглушительным треском обрушил на стену пластмассовую лопаточку.

Одна муха, жужжа, снялась с места.

— Семерых за раз, — пробормотал Локе, успокаиваясь.

Он придирчиво осмотрел кухню. Беззаботная муха-дуреха кружила в разведке по белому потолку. Он подкрался к этому месту, пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться, положение было неудобное, но он стиснул зубы, махнул вверх и не достал как следует, муха бочком вылезла из-под хлопушки, расправила крылья, тут он пристукнул ее легким шлепком, пришедшимся на заднюю половину тела, но она продолжала ползти, ну-ка еще разочек, теперь готово, он соскреб ее с потолка. Неаккуратно получилось.

— Живучая, чертовка, — проворчал он.

— Да брось ты, — сказала Трутти, помешивая в кастрюле.

— Мух надо истреблять, — сказал Локе.

— Будто их много, — сказала она.

— Они действуют мне на нервы, — сказал он. — Я не желаю сидеть в загаженной кухне. Они жужжат и спариваются. Прикажешь спокойно смотреть, как они спариваются у меня на глазах?

— Подумаешь, — сказала Трутти, — даже интересно.

— Все равно ничего не видать, — сказал он, — только догадываешься.

— Оставь ты их в покое, — сказала Трутти, — не обращай внимания.

— Они лезут в пищу, — сказал он и встал со стула.

Он подкрался к стене. Там сидела муха. Он прихлопнул ее точным ударом. Ага, еще одна. Так, готова. Мухи сыпались дождем. Еще одна возле двери. Обреченная на смерть, она в последний момент почувствовала спасительный страх, видно только что залетела с холода, чувствительность не утрачена, от тепла они делались ленивы и самоуверенны. Муха взвилась, увернувшись от удара, ныряющим учебным самолетиком пересекла по диагонали кухню, потыкалась у стены, вернулась по диагонали же обратно к двери на веранду, скользнула вдоль окна, ударилась легонько об стекло, кувырнулась, но тут же оправилась, сделала вираж и полетела опять наискось к входной двери.

Шейные мускулы охотника на мух свело от напряжения.

Неужели ничто не соблазнит? Неужели так никуда и не сядет?

Она вылетела через дверь в прихожую, откуда вела лестница наверх, набрала было высоту, снизилась и взяла курс на лампу, облетела ее и пошла по второму кругу.

В конце концов она пристроилась, обыскав предварительно весь многоугольный плафон в стремительном и на посторонний взгляд сумбурном тыкании. Дьявольская муха.

Локе замер под лампой, размышляя, как быть. Согнать ее на другое место или прихлопнуть тут же осторожным, точно рассчитанным ударом, чтобы не разбить лампу. Не хотелось ее упускать, муха была хитрющая.

Он шлепнул ее легонько по спине. Она упала, но еще изо всех сил дрыгала лапками. Он наступил на нее.

— Подмети-ка мух, — сказал он Трутти.

— Сейчас, — сказала она с некоторым недовольством в голосе.

— Не сейчас, а сию минуту, — сказал он. — Противно, валяются на каждом шагу.

— Ладно, — сказала она и стала доставать из шкафчика веник и совок.

Он уселся за белый кухонный стол, положив на него одну ладонь. Обозрел кухню.

Еще одна возле двери. Отсюда они и лезут. Заткнуть бы чем-нибудь дверь, так ведь пролезут через окно, хоть затыкай, хоть нет. Пролезут где угодно, сквозь любые затычки. Мухи обладают свойством пролезать в любую щель, а может, плодятся прямо в доме. Он представил себе это отвратительное мушиное размножение, личинки, постепенно разбухающие и лопающиеся, и проталкивающиеся наружу мрачные рогатые мушиные головы с шарами глаз. Он ненавидел мух. Они садились ночью ему на губы, они ползали по лбу, они запутывались утром в волосах, жужжали и строили из себя невесть что. С какой стати.