Современная датская новелла
Шрифт:
— Хватит на сегодня мух, — зло сказала вошедшая Трутти, выбросила трупики в помойное ведро и убрала все на место.
— Хватит строить из себя, — сказал он и забарабанил пальцами по столу.
Некоторое время он предавался этому занятию, минута успокоения, полной бездумности. Потом встал, постоял, что-то насвистывая, взял со стола хлопушку и направился к двери на веранду. Повернул ключ, нажал на ручку и приоткрыл дверь. Так и есть. Пять-шесть штук, сидевших тесно в кучке, сразу всполошились, заползали в холодноватом полумраке.
— Поди полюбуйся, — сказал он Трутти, —
Она, помешкав, подошла.
— Ну и что, — сказала она.
— Отсюда они и лезут, — сказал он. — Мы заколотим дверь, забьем большим листом фанеры, чтоб ни щелочки не осталось. Завтра же позвоню плотнику, и все будет в порядке. Наконец-то избавимся от мушиных следов на обоях.
— Н-да, — сказал он, когда Трутти поглядела на него. — Этим, пожалуй, не спасешься.
— А представляешь, как было бы здорово, — сказал он, — если б жить в герметически закупоренном доме.
— Чтоб не войти и не выйти, — сказала Трутти.
— Шлюз, а там обработка ДДТ, — сказал он, — и в доме идеальная чистота. — Он не стал трогать мух. Закрыл дверь.
— Пойду поставлю машину, — сказал он немного спустя.
— Локе, — окликнула она его, когда он был уже в прихожей.
— Локе, — окликнула она снова.
— Локе.
Он обернулся.
— Понимаешь, Локе, — сказала она. — На машине пробили вмятину.
— Вмятину! — крикнул он.
— Ну да, — сказала она, — небольшую вмятинку.
— Небольшую, большую, — сказал он, — мне-то какое дело.
— Ну, уж не знаю, — сказала она.
— Не знаешь, — сказал он. — А откуда ты знаешь про вмятину?
— Мимо проехал грузовик, — сказала она. — Я как раз гравий разгребала у тротуара.
— Номера не заметила, — сказал он, беря ее за плечо.
— Нет, — сказала она. — Он мчался со страшной скоростью, я не сразу сообразила, отчего звякнуло, уж потом только увидела.
— Звякнуло, — сказал он.
— Ну да, — сказала она, — звякнуло. Сзади у него болталась цепь, и она стукнула по заднему крылу.
— Почему ты не посмотрела, какой у него номер, — сказал он, стискивая ей руку ниже плеча. — Почему не посмотрела? Не захотела, так и скажи, что не захотела. Небось подумала: «Так ему и надо».
— Я не успела, — сказала она.
— Положим, — сказал он, — был момент, когда ты вполне могла успеть, услышала, что звякнуло, подняла бы сразу голову, посмотрела на номер, взяла блокнот и тут же записала. Но тебе же безразлично, помято ли крыло, не помято ли. Неряха.
— Я, Локе, правда не успела, — сказала она. — Зря ты нервничаешь, вмятина совсем крошечная, почти и незаметно.
— Я эту машину с места трогать не собираюсь, — сказал он. — Пусть стоит, где стояла, а то еще полиция подумает, будто я сам пробил вмятину.
— Да вмятина-то малюсенькая, — сказала она, — ну просто крошечная.
— Вмятина есть вмятина, — сказал он. — Не хочу я такой машины. Уж лучше б сразу вдребезги. К чертям собачьим. Для меня она испорчена.
Она увидала, что он чуть не плачет.
— Да ты пойди хоть взгляни, — сказала она.
— Хорошо, — сказал он, — я пойду.
Он взял фонарик. Ему теперь все равно.
Не нужна ему эта машина.Он посветил на левое заднее крыло. Ничего вроде не заметно. Он внимательно осмотрел всю плоскость. Ага, маленькая, с палец шириной, ссадина на лаке, до самой грунтовки, просвечивает желтовато-серым. Нет, такое его не устраивает.
Ну что, скажите, за идиотство: чтобы сзади висела цепь, пусть, мол, болтается во все стороны.
Он вернулся и учинил ей допрос насчет грузовика. Белый, большой, борта выше обычных, как для перевозки скота. Ей кажется, она его и раньше видела. Ну да, конечно, он появляется ежедневно в одно и то же время, действительно огромный, изгороди у вилл вон какие высокие, и то видно, как борта мотаются.
— Завтра я никуда не иду, остаюсь дома, — сказал он.
— Позвонил бы в полицию, — сказала она.
— Номер нужно записать, и вообще будет лучше, если я сам потолкую с этим типом. Остановлю, и все.
— Стоит возиться, — сказала она. — Какое это имеет значение.
— Какое значение, — сказал он. — Очень даже большое. Выходит, пусть эта колымага носится себе, где ей вздумается, и махает своей цепью. Так недолго и насмерть человека убить. Поразительно, до чего люди безответственны. А, пусть его едет. Авось обойдется. Нет, не обойдется. Попомни мое слово, не обойдется. Я не из тех, кто станет попустительствовать, нет уж, не надейтесь. Пусть оплатит мне новую машину.
— Новую машину? — сказала она.
— Эта мне теперь ни к чему, — сказал он. — Для меня она испорчена. Вконец. Лично я хочу иметь машину без вмятин.
— Так и эта без вмятин, — сказала она. — Можно сказать, почти.
— Почти, — сказал он. — Ну и ну, ты думаешь, меня устраивает почти. Нет уж, почти мне не надо, мне надо совсем. Совсем. Тебе ясно?
— А кричать зачем, — сказала она.
— По-иному ты не понимаешь, — сказал он. — Ты известная неряха, тебе хоть свинарник вокруг. А я не могу и не хочу.
— Ну, хорошо, хорошо, — сказала она.
— И не возражай мне, — сказал он. — Могу я в конце концов делать, как мне хочется?
— Ты кофе не хочешь? — сказала она.
— Нет, спасибо, мне еще надо подумать.
— Может, ляжешь?
— Нет, ложиться я вообще не собираюсь, все равно не засну.
— Глупости, — сказала она.
— Ложиться я не буду.
— Тише, соседи сбегутся.
— Пусть сбегаются, — сказал он. — Небось они и подкупили шофера, чтоб он покалечил мою машину. Увидят ее, так аж зеленеют от зависти. За своими смотреть не умеют, только и знают, что другим завидовать. Пусть сбегаются, я им скажу, что я о них, подлецах, думаю.
Трутти убирала посуду. Он уселся за белый кухонный стол, подперев голову рукой. Покончив с посудой, она, как обычно, пошла принять перед сном ванну.
Он выпрямился на стуле, сидел как аршин проглотил. Ему пришла идея просидеть так всю ночь до утра.
— Что это ты как сидишь? — сказала она, выйдя из ванной. — Уж не заболел ли?
— Я сижу так, как человеку следует сидеть. Привыкли сидеть развалившись.
— Иди-ка лучше спать, — сказала она. — Вмятинка-то почти незаметная.