Современная французская новелла

— Он говорит, что подаст назад — там дорога пошире.

Начинается осторожный маневр. Тяжеловоз медленно продвигается вперед, как бы оттесняя трактор, который пятится, хотя ему и мешает повозка. Так они добираются до более широкого участка дороги. Тут грузовик, насколько можно, прижимается вправо, а трактор пытается его обойти, но ему по-прежнему мешает повозка. Тяжеловоз немного подает назад, затем опять выезжает вперед, держась как можно правее. Теперь для повозки путь открыт, но зато грузовик с прицепом всей своей массой опасно накренился на правый бок. Пьер жмет на газ. Мотор рычит, работая вхолостую. Правые колеса буксуют на влажной траве и рыхлой земле.

— Так и есть! Застряли, — с мрачным удовлетворением констатирует Гастон.

— Не волнуйся, я все предусмотрел.

— Все предусмотрел?

— Ну да. Ведь есть же трактор. Он возьмет нас на буксир.

Пьер выходит из машины, и Гастон видит, как он о чем-то договаривается с трактористом. Судя по жестам, тот не согласен. Пьер вытаскивает бумажник. Снова отказ. Кончается тем, что трактор подает вперед и вместе с повозкой благополучно проезжает мимо грузовика. И тут Гастон спрыгивает на землю и бросается догонять трактор.

— Эй, нам надо в Люзиньи. Люзиньи-сюр-Уш. Не знаете ли, где это находится?

Тракторист указывает рукой в ту сторону, куда одет сам. Подавленный, Гастон возвращается к Пьеру, который шарит в кабине, отыскивая трос.

— Хорошенькая новость, — говорит он Пьеру. Голос у него совсем расстроенный. — Придется поворачивать за трактором.

Но до этого им еще далеко. Размотав трос, Пьер наклоняется, чтобы накинуть петлю на буксировочный крюк под радиатором. Потом, прихватив второй конец, отправляется искать, за что его завязать. Он стоит возле одного дерева, потом возле другого и наконец останавливает свой выбор на старинном распятии, возвышающемся на перекрестке.

Обвив тросом основание цоколя, он возвращается в кабину. Мотор тягача урчит, и кабель медленно извивается на мощеной дороге, пока, натянувшись, не начинает вибрировать от напряжения. Пьер приглушает мотор, как будто собираясь с духом. Потом снова дает газ, согнув над баранкой спину дугой, словно желая помочь сорокатонной махине вылезти из рытвины.

Гастон следит за всей операцией из кабины. Он знает, что стальной трос, оборвавшись, может одним ударом металлического хлыста перебить человеку обе ноги. Машина, дрогнув, начинает медленно выбираться из ямы. Не отрывая глаз от земли, Пьер отмечает ее продвижение метр за метром. Гастон первым увидел, что распятие накренилось, а потом повалилось на траву — как раз в тот самый момент, когда все четыре колеса прицепа наконец выезжают на твердое покрытие.

— Распятие! Видишь, что ты натворил?

Пьер пожимает плечами, радуясь тому, что выпутался из беды.

— Вот посмотришь, сядем мы за решетку, — бубнит Гастон.

— Если бы этот зараза тракторист не отказался взять нас на буксир, ничего бы не случилось.

— Так и скажешь в полиции!

Машина опять медленно продвигается вперед по тряской дороге.

— Деревня — это очень мило, конечно, но не забудь все-таки, что нам нужно повернуть обратно.

— Будет же на нашем пути подходящее место для разворота.

И в самом деле, еще через километр они выезжают на площадь небольшого городка. Тут все: и бакалея-закусочная, и аптекарские товары, и ряды ржавых трубок, поддерживающих закатанные парусиновые навесы отсутствующего рынка, а в глубине — памятник павшим воинам в виде пехотинца, который идет в атаку с примкнутым штыком, попирая ногой прусскую каску. Для разворота место не идеальное, но выбора нет.

Гастон выходит из машины, чтобы руководить маневрами — надо въехать в улочку, которая поднимается в гору, а потом, дав задний ход, подать влево. Плохо то, что улочка слишком узкая для их громадины. Придется попытаться подать назад как можно дальше, до самого памятника.

Руководя маневрами грузовика, Гастон мечется от окна кабины, где сидит Пьер, к прицепу.

— Давай вперед!.. Еще… Стоп… Теперь подай вправо… Назад… Стоп… Подай влево… Вперед…

Но это было равносильно тому, что пытаться развернуться на носовом платке. Отсутствие прохожих или жителей только усиливает тревожное ощущение, которое не покидает их с самого начала этой безрассудной затеи. Куда они пропали? И удастся ли им выбраться отсюда когда-либо вообще?

Однако самое трудное еще впереди, поскольку бампер тягача упирается в витрину магазина аптечных товаров, а задние колеса прицепа угрожают памятнику. Но у Гастона глаз наметан. Он орет, носится, выходит из себя, этот молодчага Гастон, который терпеть не может непредвиденных событий и пустой траты сил. Сегодня его праздник. Теперь машине не продвинуться ни на сантиметр — если они не хотят разбить стекло витрины, в которой красуются пластыри, настойки и бандажи для страдающих радикулитом. Пьер начинает медленно подавать назад. У него возникает подозрение, что сверхосторожный Гастон при каждом маневре похищает у него бесценные сантиметры. Его всегда надо чуточку корректировать, этого Гастона. Голос напарника доносится до Пьера словно откуда-то издалека, хотя и вполне отчетливо:

— Давай! Тихонько… Еще… Еще… Тихонько… Стоп. Хорош.

Но Пьер убежден, что в его распоряжении еще целый метр — этот вояка на постаменте выдержит еще один маневр. И он продолжает пятиться. Гастон теряет голову.

— Стоп! Стоп! Стой, черт тебя подери!

Послышался скрин, за ним глухой стук. Пьер дергает тормоз и спрыгивает на землю.

У пехотинца, обеими руками державшего штык, нет больше ни штыка, ни рук. Судя по широкой царапине на борту прицепа, он доблестно сопротивлялся. Гастон поднимает с земли несколько бронзовых обломков.

— Вот и он стал одноруким, — провозглашает Пьер. — Великим инвалидом войны. В конце концов это не так-то уж и плохо, а?

Гастон пожимает плечами.

— На сей раз придется все-таки идти в участок. И этим дело не ограничится. Так что с твоей деревушкой, чтоб ей ни дна ни покрышки, на сегодня покончено.

Выполнение формальностей задержало водителей почти на два часа, и, когда они покидали жандармерию, на дворе уже совсем стемнело. Гастон обратил внимание, что Пьер полон мрачной решимости и, кажется, едва сдерживает гнев. Он даже не спросил жандармов, в какой же стороне все-таки находится Люзиньи.

Что они делали тут, в этом медвежьем углу, со своей сорокатонкой? Отвечая на этот вопрос протокола, они сослались на то, что им срочно понадобилась запчасть и они долго плутали в поисках гаража.

Теперь им оставалось только одно — снова выехать на автостраду. За руль сел Гастон. Пьер, уйдя в себя, хранил упорное молчание, но чувствовалось, что все в нем кипит. Они проехали километра два, когда сквозь шум мотора услышали что-то похожее на треск хлопушки.

— Это что еще такое? — встревожился Гастон.

— Ничего, — пробурчал Пьер. — Это не у нас.

Они продолжали ехать, пока прямо посреди дороги не увидели ослепительные вспышки света. Гастон остановил машину.

— Погоди, — сказал Пьер, — я схожу, посмотрю.

Он выпрыгнул из кабины. Это оказался всего-навсего бенгальский огонь, догоравший на шоссе. Пьер хотел было снова подняться в кабину, как раздался пронзительный звук трубы, и машину окружили танцоры в масках, размахивающие факелами. У одних были в руках рожки, у других — трубы. Пьер попытался отделаться от них, вырваться из этого странного хоровода. Но его осыпали конфетти, какой-то человек в костюме Пьеро опутал его серпантином, а маска, изображавшая розового поросенка, чуть-чуть не попала ему в лицо, надув бумажный «тещин язык».