Сойкина Ворона

Я окликнул ее раз, другой, сначала удивляясь молчанию, а потом и обосрался не на шутку, когда моя Льдина взмахнула руками и вдруг начала падать. Еле успел подхватить.

– Сука-сука-сука! – шипел сквозь зубы, бегом относя Женьку в свою комнату и укладывая на диван. – Жень-Жень, родная, что с тобой?

Ответа не было, она лежала передо мной бледная до зелени, вся какая-то прозрачно-тонкая, недвижимая прямо как… и неживая вовсе.

Мысль мелькнула эта, и меня аж тряхнуло, даже зубами лязгнул, потому что и сердце и желудок с шарами будто в тисках сжало нещадно.

Не видишь себя дальше без человека, да, мам? Ну судя по всему этот трындец со мной сейчас и происходит. Ведь не приведи Бог, если она… если с ней…

Женька слабо пошевелилась и я очнулся от ступора, начиная материть себя за то, что торчу столбом, а не действую.

– Тихо, Жень, лежи, я сейчас в Скорую позвоню.

– Не надо Скорую… – слабым голосом ответила Льдина и приоткрыла глаза свои синие-синие. – Просто… голова закружилась…

– Да как же, не надо! – возмутился я. – Что, все люди в обмороки на ровном месте хлопаются, когда просто голова закружится?

– Я серьезно, Сойкин. Не надо. – Повторила она уже твердо и с нажимом. Ага, обычная Льдина стремительно возвращается. – Я просто поесть забыла.

– Ну, бля, чудесно! – бомбануло меня. – Пять вечера, а ты не ела еще ни черта? Жень, че за нахер? Вот, взрослая же ты женщина, и человек хороший, но че балда-то такая?

– Это я-то человек хороший? – Женька резко села, будто ее мои слова ужалили. – Я? Да что ты знаешь обо мне, чтобы называть хорошим человеком? Что ты знаешь о том, что я сделала?!

Хер его знает как и почему, но, видимо, мои ляпнутые от фонаря слова зацепили ее за живое и прям не по-детски. Но мне ведь тоже сейчас не до шуток, и назад сдавать я не собираюсь.

– Ну так, возьми и расскажи, чтобы уже знал.

– Да с какой такой стати?

– Чтобы непоняток в будущем избегать, – привел первый пришедший на ум довод. – Что же ты такого сделала, чтобы потерять право называться хорошим человеком?

– Да плевала я, понимаешь ты меня или нет, – огрызнулась Ворона и вскочила с моего дивана. Ее тут же шатнуло, и пришлось обнять, чтобы не рухнула.

Она рыпнулась, попытавшись оттолкнуть, но как-то неубедительно, сразу затихла, и мы так и пошли до кухни. Воронова, не спрашивая, влезла в мой холодильник и, достав остатки шампусика, приложилась прямо с горла, прежде чем я успел отнять.

– Эй, тормози! – выхватил я бутылку, но Льдина уже сделала несколько больших глотков. – Куда на пустой желудок!

Усадил, быстренько нарубал колбасы, хлеба и сыра из пакетов, поставил перед ней. Вино налил в бокал, поставил рядом с тарелкой, сам сел напротив, терпеливо наблюдая, как Женька ест и пьет, и давая понять, что намерен-таки дождаться от нее ответа на свой вопрос.

– Еще есть? – спросила она, не глядя мне в глаза, опустошив бокал.

– Хорош тебе пока.

Женька молчала минуты три, глядя в тарелку и то и дело кривила рот, но наконец вскинула глаза и уставилась в мои с пугающей жесткостью.

– Я убила собственную младшую сестру, Сойкин. Довела до самоубийства. Просто потому, что захотела. Как тебе такое, а?

Не знаю какой реакции она ожидала, но я только сухо кивнул и велел:

– Подробности давай!

Глава 20

Сойка

– Какие тебе еще, к чертям, подробности? – мигом ощетинилась Воронова. – Факт есть факт. Я – завистливая и бессердечная дрянь, которая виновна в смерти близкого человека.

– Один и тот же факт может сыграть совсем по-разному. Смотря что к этому факту привело, – стараясь удержать максимально кирпичную морду при виде наконец прорвавшихся наружу эмоций Женьки, возразил я.

– Сыграть? Ты вообще долбанулся, Сойкин? – она даже из-за стола вскочила, нависнув надо мной и всверливаясь гневным взглядом. – По-твоему, мы речь о какой-то ерунде ведем? Об игре?

Задница у меня, честно сказать, что называется, взмокла, но чуйка подсказывала, что нужно продолжать в том же духе – и дальше выбешивать невозмутимой харей Льдину, иначе она тут же опять закроется.

– К словам не цепляйся, Жень. Речь мы ведем о событиях в твоем прошлом, которые ты видишь в очень мрачном свете, и склонна не просто винить себя в тяжелом прегрешении, но и карать за него годами, как понимаю, – спокойно ответил ей, Женька резко вдохнула, позволяя мне залюбоваться нервной игрой ее точеных ноздрей и всполохом ярости в синих глазах, и явно намереваясь возразить, но я продолжил: – Я же вижу перед собой только неописуемо красивую женщину, замкнутую, но дико страстную при ближайшем знакомстве. А еще я уверен, что будь ты, и правда, хреновым человеком, то ни за что бы так тяжело и глубоко не переживала. Короче, полная картинка никак не срастается, так что, повторюсь: давай подробности.

– Да с какой стати ты решил, что я стану тебе что-то рассказывать? – продолжила щетиниться Женька, но обратно все же села.

Схватила уже пустой бокал, задрожавший в ее руке, опомнилась, грюкнула его обратно на столешницу.

– С такой, что таскать это в себе наверняка адски тяжело, и когда-то же и с кем-то поделиться нужно будет, или не вывезешь. Почему не со мной?

– Поделиться, да? – ухмыльнуться она попыталась желчно, но как по мне, вышло тоскливо. – А ты, стало быть, хочешь себе частичку этого дерьма моего, Сойкин? Или чисто из любопытства нездорового лезешь?

По факту – я просто хочу знать, а разбираться почему не желаю, смысла не вижу и все.

– Можешь считать как угодно, Жень, – ответил, продолжая держаться своей линии. – Время покажет из-за чего, а я сейчас попусту трындеть не стану, ты же меня все равно не готова слышать. Так давай, я тебя для начала выслушаю и пойму. Только, пожалуйста, развернутое повествование, со всеми вводными, а не твои краткие характеристики и готовую оценку произошедших событий.

– А почему бы мне не послать тебя развернуто… – пробормотала Женька, но взгляд у нее уже стал рассредоточенным, как бывает у людей стремительно и глубоко погружающихся в свои воспоминания или раздумья.

Я отвечать не стал, как и вообще говорить хоть что-то, просто сидел и терпеливо ждал, давая ей необходимое время на любое решение, которое захочет принять. Даже если сейчас встанет и уйдет молча, но все равно чувствую я – что-то изменилось, сдвинулось между нами.

– У меня была сестра – Лариса. Родная дочь моих приемных мамы и папы. Между нами было всего восемь месяцев разницы – когда меня взяли из дома малютки, мама была уже, оказывается, беременной. – По лицу Женьки, уставившейся пристально на собственные сцепленные намертво руки, лежащие на столе, пробежала болезненная гримаса. – Если бы она знала тогда, то… ничего бы не было.