Сойкина Ворона
Шрифт:
О чем она? Что происходит-то?
Глава 29
Ворона
– Эй, кто здесь? Жень, это ты вернулась? – послышался подрагивающий голос Мироновой, раздался тихий стук, и только тогда я моргнула и осознала, что сижу на полу у стены, скрючившись и обхватив колени, стремясь сохранить хоть часть своей целостности, не дать внезапной боли разодрать себя изнутри, оставив одну пустую оболочку.
Отвечать Светлане не стала, я не могу и не хочу говорить ни с кем, но она была настойчива.
– Женя, Же-е-ень! Не пугай меня, это же ты? Можно мне войти и посмотреть? – дверь скрипнула, Миронова охнула и через секунду очутилась передо
Она рванулась, вскакивая, но я схватила ее за запястье и сжала его так, что девушка вскрикнула.
– Нет! – выдавила из себя и прошлась по ней взглядом снизу вверх, встречаясь взглядами. На Светлане была серая футболка Сойкина, судя по размеру, и спортивные штаны, подкатанные снизу.
Девушка распахнула глаза, глянула сама на себя, ойкнула и опять бухнулась передо мной на колени.
– Жень-Жень, ты только не подумай чего такого! В смысле про нас с Мишей… – торопливо затараторила она. – Ничего не было, ты что! Вообще и близко, Жень! Он мне помогает, правда-правда! Жень, ну ты хоть словечко скажи, а! Сидишь тут, белая как стена и молчишь. Жень, реально это все я.
– Что ты? – заставила произнести себя, на самом деле не интересуясь ответом.
Не понимание – знание, что так и есть, не было ничего у Сойкина с Мироновой пришло как ниоткуда еще до того, как Светлана ворвалась и начала меня убеждать. Миша не такой, нет в нем подлости, он бы все честно и в лоб… Но ведь это не меняло ничего в том, что я за один вдох буквально поняла о себе.
– Я из дому вчера ушла, куда идти не знала, в офис хоть согреться прибежала, а там Миша. Ревела сидела в спортзале, уже мысли вздернуться к чертям были, но мама же и мелкие, кто им поможет. А как к Яшке возвращаться, он же меня в карты проиграл, представляешь! Позор такой, рассказать кому язык не повернется. А Миша пришел, разговорил, сказал, мол, дура я, конечно, но все равно поможет. Привез меня сюда, переночевать чисто, пока мои вещи у Яшки заберут… я же без всего, Жень, прямо в халате сбежала, он в стирке сейчас, а Миша вещи дал. Сказал – квартиру найдем мне жить, денег с парнями займут, с продуктами помогут поначалу, только надо обязательно Корнилову сдаться, что я по чужим докам-то… Жень, ну ты скажи хоть что-то! Миша у тебя – добрый и отзывчивый, ему ни на кого не наплевать, всем бы такими быть. Он очень хороший и все время о тебе говорит, вот клянусь!
– Я знаю какой он, – пробормотала, глядя сквозь Миронову.
Я действительно уже знаю какой он, и как раз это и станет причиной моей погибели. Вот почему нечто во мне, инстинкт самосохранения, упорно протестовало против сближения с Мишей. Никто в своем уме и имея выбор, не подпишет собственноручно свой смертный приговор. А я слышала рев тревоги внутри, но похоть и голод по чувствам заглушили его, и вот я обречена. Все, поздно. Только тень подозрения, порожденная чужой пустой трепотней, продемонстрировала мне со всей безжалостной четкостью – я пропала! Я не смогу сама отказаться от Миши! Я не могу лишиться всего того тепла, что вломилось беспардонно в мое существование с ним! Не смогу, ни по какой причине, даже если бы Миронову он притащил, чтобы переспать!
Осознала себя не просто сидящей на этом полу, как собака, которую пнули, но и с абсолютной четкостью увидела, что было бы дальше. Собаке этой не разлюбить уже своего хозяина, поскулив, она опять поползет и униженно попросит о новой капле тепла. Пусть и сделает больно, но потом же погладит, согреет, сделает это как никто другой на всем белом свете, ведь никому другому дела до этой псины нет и не было до сих пор. А ему – есть. По-настоящему. А, почувствовав это, бесконечно голодной душой отказаться невозможно, даже пусть боль раз за разом. Боль – плата за тепло потом, которого никто больше не даст. Отвратительно
видеть себя абсолютно жалким, навсегда теперь зависимым от душевной близости, существом, но обратной дороги мне уже практически не разглядеть. Бесконечно гордыми, несгибаемыми и независимыми мы бываем только в своих мечтах или же когда и так совершенно одиноки. Вот о чем предупреждал инстинкт. Запас прочности иссяк, жить вне общей с Сойкиным атмосферы больше не могу.В дверь позвонили, а потом и замолотили, Миронова, что так и тарахтела что-то, во что я уже не вслушивалась, оглушенная своими мыслями, вскочила.
– Сиди, Жень, не вставай резко, ты бледная такая – ужас! Я посмотрю кто там и вернусь помогу.
Она унеслась, а я все же поднялась, морщась от всеобъемлющей боли. Откровение о себе самой словно все кости переломало, сделав безвольной размазней. Такой, какой стать и боялась больше всего. От такого не спасти себя алкоголем до потери сознания и обезличенным сексом, что так успешно помогает наращивать внешнюю непроницаемую оболочку. Самоутверждение за счет способности запросто манипулировать чужой похотью – чертов экзоскелет из прочных внешних покровов, надежно скрывающих, что внутри нет твердого стержня настоящего позвоночника.
– Вам кого? – требовательно спросил голос Светланы, но ответом ей была тишина. – Мужчина! Я к вам обращаюсь! Вы к кому?
– М… мне нужна Евгения Воронова и все те мерзавцы, которые помогли ей устроить натуральную травлю и даже напали на моего адвоката – Маргариту Баринову. – Мужской незнакомый голос вначале прозвучал как-то неуверенно и растерянно что ли, но под конец набрал силу. – Я хочу потребовать у них ответа, по какому праву они третируют женщину, которая просто выполняет свои рабочие обязанности, и вымогают какие-то безумные деньги за свою недвижимость.
– Жене плохо сейчас и не до посетителей, ясно! – Светлана уперлась руками в дверную раму, будто была намерена стоять там намертво и ни за что не впускать визитера – незнакомого здоровенного мужика на голову ее выше. Совсем не юноша, короткий темный ежик волос на голове, глаза глубоко посажены, кожа странно загорелая и обветренная для зимы, жесткий изгиб тонких губ с белой ниткой шрама на верхней. И пристальный взгляд, сейчас полностью сосредоточенный на Мироновой. – И знаете что? Вы ведь тот самый, да? Ну тот богатей, что Женьку из дома выжить пытается, так ведь? Так вот вы знайте, мужчина, что ее в обиду никто не даст, ясно?!
Миронова даже на цыпочки привстала и нахально ткнула пальцем в широкую грудь незнакомца, совершенно не обращая внимания на их разницу в росте и живой массе и на то, что мужик в своем строгом костюме и дорогущих ботинках на толстой подошве выглядит весьма угрожающе, а она стоит тут перед ним в футболке с чужого плеча и подвернутых трениках.
– Мне кажется, возникла некая путаница, – ответил чужак после еще одной немного затянувшейся паузы, во время которой не отрывал от Светки взгляда, сексуальная энергия которого становилась все более отчетливой и читаемой. – В мои намерения ни в коем разе не входило никого выживать, боже упаси! Я готов заплатить и очень щедро, оформив все на совершенно законных основаниях, и Маргарита это неоднократно вежливо доносила до вашей… подруги, да? Но в ответ мы получили только агрессию и непомерные требования.
– То есть, по-вашему, сначала завалить входную дверь хламом и поджечь его, а потом и вовсе вломиться на ночь глядя, раздолбав в щепки и кинув дымовую шашку – это вежливо донести до кого-то свое законное предложение о покупке? А? Или амбалами уголовными стращать девушку, ментов на нее травить, грозя статей на пустом месте навешать? Это законно? Это по-людски, скажите? Вы так дела вести привыкли? Запугивая одиноких женщин, не желающих вам продавать свое жилье? Каждый имеет право на отказ, ясно вам! Если у вас денег вагон, то это не значит, что все поголовно готовы продаться и по щелчку пальцев сделать что вам угодно.