Создатель сказок

Когда гроб открыли, родные снова ударились в плач, да и я пустил слезу.

Отец лежал в костюме, грустный, серый и какой-то маленький. Совсем не как в жизни. Будто не отец, а восковая кукла. А когда я коснулся его ладони, то мертвенный холод остался на моих пальцах еще минут на пятнадцать.

Я смотрел и не узнавал. Они хотят сказать, что это — папа? Это не он, это человеческий тубус, из которого вытряхнули все потроха и выдали нам.

На глаза навернулись слезы.

— Коснитесь его ботинка, подержите за ботинок, — шептала мама. — Это поможет вам не бояться отца. И… принять.

Гроб стоял в гостиной до следующего обеда. Прислуга сновала по дому безмолвная и незаметная — готовили поминальный обед.

За три часа до похорон в дом принялись прибывать те, кто решил почтить память отца. Тут уже стало ясно, кто списал наш род со счетов.

Пришло много людей — почти сотня. Пришли те, кого я не знал — даже не думал, что у него было столько друзей.

Но часть все же не пришла. Не пришли тех, кто общался с ним регулярно, кому он делал скидки на свои услуги, кому он регулярно по дружбе обновлял зачарования. Думаю, ему было бы очень обидно, если бы он увидел список гостей.

Не знаю, кто договаривался и рыл могилу — упустил этот момент. Но к сроку яма на семейном кладбище была готова.

Пришел священник. Дождавшись момента, пока все соберутся у гроба, он открыл псалтирь и затянул красивый и глубокий речитатив. Слова отзывались тихим эхом в заполненном людьми доме, гулко разносились по этажам.

Сдержать слез было невозможно — душу тянула тоска.

В день похорон шел снег. Говорят, что примета хорошая, но мне по отношению к похоронам не хотелось употреблять слово «хорошо», в любом из ключей.

После погребения священник выразил соболезнования и покинул нас. Мы водрузили на могилу венки, цветы. Люди подходили, подходили и подходили, и вскоре за искуственной зеленью не было видно самой могилы.

Остаток каникул прошел в тишине. Мы постепенно вернулись к своим делам. Жизнь шла дальше — мы начали шутить, улыбаться. Только Степан по-прежнему засыпал в родительской комнате.

А я наконец-то набрался душевных сил и зашел в кабинет отца.

Помещение казалось темным и пустым. Безжизненным. Не загорятся больше дрова в камине, разожженные рукой отца. И по билетам, брошенным второпях на стол, никто никогда не отправится в отпуск.

— Видит судьба, я не хотел, чтобы было так, — хрипло прошептал я. — Никогда не стремился стать главой рода, никогда… никогда не рвался к власти.

В дверь поскреблись.

— Да, — прикрыл я глаза. Хотелось выговориться, без посетителей и прочих

— Айдар Савельевич… — сунулся в кабинет Михаил, целитель. — Простите, что не побывал на похоронах… Не смог. Простите еще раз. Вот все документы по поводу смерти вашего отца. Заключение медэкспертов, магов-целителей, все с печатями, все официально.

— Да заходи, присаживайся, — кивнул я на кресло у камина. Документы я забрал и кинул на стол. — Расскажи лучше сам, своими словами.

— У него оторвался тромб. Если бы он согласился на полное обследование, — к чему я его, кстати, подбивал! — мог бы протянуть минимум лет двадцать, а так — видите, как получилось…

Я кивнул. Потом обернулся и подошел к холодному камину. Протянул руку и выбрал кочергу помассивнее.

— Говоришь, тромб? — Задумчиво уточнил я.

— Да. Вскрытие показало тромбоэмболию. Это закупорка со…

— А я думаю, что все в порядке с ним было, — бесцеремонно перебил я. — И мне не дает покоя, что ты появился, когда отца похоронили. Не затем ли, чтобы нам было сложнее провести повторные анализы? Все-таки организовать эксгумацию, если мы будем не согласны с твоими выводами, как-то не по-христиански, и в целом не по-человечески. Тревожить покойников в Империи-матушке не принято.

— Да ты чего, Айдар? — Побледнел целителишка, когда я шагнул от камина, отрезая уроду путь к двери.

— Знаешь, ты просчитался, — махнул я кочергой, примеряясь к весу. — У отца все было прекрасно и с сердцем, и с сосудами.

Из своей прежней жизни знаю — если уж там он прожил полвека без симбионта, то здесь с симбионтом еще больше бы прожил. Кстати, это второе, в чем они просчитались.

Я подкинул кочергу, поймал ее, а потом посмотрел на мага.

— У тебя сегодня будет охренительно долгий и неприятный вечер.

* * *

После того, как Михаил перестал кричать, скулить и прикрываться окровавленными руками, я залез в его голову.

И — сюрприз, он действительно ничего не знал. Воспоминания ему потерли, и потерли качественно. Я бы даже сказал, что идеально затерли, вот только есть маленький нюанс — у каждого менталиста и иллюзиониста есть свой почерк. Если знаешь, кого или что искать, найдешь.

Фальшивые воспоминания были идеальны. Неотличимы от реальности. Но в них было слегка зябко, воздух в них неуловимо пах свежестью и еловыми ветвями. Не знаешь, чего искать — не обнаружишь, но почерк менталистов Морозовых я узнал.

А после этого — позвонил в полицейский департамент, сообщил о своих подозрениях, и целитель уехал, закованный в наручники.

Результат последовал всего через пять часов. Нет, меня не порадовали звонком, мол, мои подозрения подтвердились, мы все знаем, вот имя убийцы. Просто когда я пытался разобраться в семейных делах, стараясь отогнать мысль, нужно ли вообще в них разбираться, в кабинете появился эгрегор с чемоданчиком в сияющих руках.

— Люди, которые убили твоего отца, сделали это без моего ведома, — с ходу сказал эгрегор, и протянул чемоданчик. — Возьми. Здесь шестьдесят миллионов. Я знаю, что ты расстроен потерей, но так же знаю, что в ваших кругах можно уладить все вопросы с помощью… виры.

Я посмотрел на него в ответ. Я был настолько вымотан, настолько опустошен, что даже ругаться не хотелось. Во мне осталась только озлобленная усталость.

Для меня не стало секретом, что если я сейчас откажусь, меня отправят на встречу с папой, а голову Морозова будут лечить другие люди.

— Конечно возьму, — глухо ответил я, перехватывая ручку чемодана. — Отец тоже взял деньги, которые ему предлагали за Веронику.

Я не ощущал эгрегора, но сразу понял — он мне не верит, слишком легко я принял чемоданчик. Но что поделать, если убедительно истерику я не сыграю?

Поэтому я не без удовольствия добавил:

— Но денег мало. Тот менталист, который чистил воспоминания Михаилу, и тот человек, который убил отца. Мне нужны их жизни. Не пытайся выставить виноватыми козлов отпущения, я перерою все их воспоминания, прежде чем убить.