Спаси нашего сына

Мы так и идем в ресторан, за руку, держась двумя пальцами, и я не позволяю ей убрать руку, хоть она и пытается.

— Егор, я одета не для ресторана, — шепчет она мне на ухо, когда к нам на встречу выходит администратор.

На ней все та же одежда, в которой я встретил ее, других вещей нет, и я думаю, что лишние шмотки ей не помешают. Новые, не те, что остались у нее в квартире.

— Плевать, — мне и вправду пофиг, что подумает эта девушка администратор или гости в ресторане, возможно, я вижу их в первый и последний раз.

Мы садимся за стол возле окна, я открываю меню, деловито выбирая обед. На работу я уже безбожно опоздал, надеюсь, Денис сам разберется в текущих вопросах, справлялся же он как-то без меня все это время.

— Ну, выбрала что-нибудь? — нажимаю на кнопку вызова, Ева кивает.

Когда официант останавливается рядом, перечисляю несколько блюд, а потом смотрю вопросительно на Еву.

— Мне овощной салат. И стакан воды, пожалуйста, — я пальцами недовольно выстукиваю дробь по столу.

— У тебя токсикоз?

— Он уже закончился. В токсикоз я не смогла бы съесть даже это, — и улыбается устало, скручивая в руках текстильную салфетку.

— Ты сегодня в обморок упала, тебе надо есть. Ему надо, чтобы ты ела.

Понимаю, что она все равно будет упрямиться, говорю официанту:

— Тогда все, что я заказал, по две порции.

— И салат?

— И его тоже, — машу рукой.

— Не стоило, — говорит она, когда парень в фирменной ливрее уходит, — я не голодна.

— Не хочешь, не ешь, — пожимаю плечами. Не очень-то мне нравятся игры в няньку, особенно, из-за того, что Ева ведет себя как неразумный ребенок.

Молчим снова, до тех пора, пока не приносят заказ. У меня телефон разрывается от сообщений и звонков, но я намеренно игнорирую его, не хочу сейчас ни с кем общаться.

— Знаешь, — Ева первой нарушает молчание, — я помню, когда была маленькой, папа на мой день рождения всегда водил нас в ресторан. Ну, точнее он говорил, что это ресторан, — улыбка трогает ее красивые губы, и я глаз с них не свожу, — скорее, это было небольшое кафе. Там было самое вкусное мороженое из тех, что я пробовала, можно было выбрать только три шарика, а вкусов было много, не счесть. И я всегда подолгу стояла возле витрины, не могла решиться, какое вкуснее.

Я знаю, что ее родители умерли давно. И не по себе немного от этого рассказа — она же совсем девчонкой осталась на попечении тетки, благо, тогда та еще не была сумасшедшей. Беру стакан воды, делаю глоток, чтобы смочить пересохшее горло, а Ева продолжает свой рассказ.

— В последний раз он водил меня, когда мне исполнилось семь лет. За полгода перед школой… С тех пор я в ресторанах не была. Не считая того, куда устроилась на работу.

Рестораном эту забегаловку мой язык не поворачивается назвать, но я не перебиваю. Мне нравится, когда она раскрывается, говорит о себе, рассеянно глядя вперед.

— Егор, — Ева поднимает глаза на меня, откладывает приборы и прячет ладони под стол. Я знаю, что она сейчас сжала в замок пальцы, сколько раз за последние дни я ловил ее на этом жесте, — почему ты мне тогда не позвонил?

Вопрос сбивает с толку, сшибает, как летящий навстречу огромный КамАЗ, и я чувствую это почти физически.

Сказать правду — значит, вскрыть все карты и показать ей, что я в курсе ее тайного романа. Промолчать или выдумать другую причину, выставив себя козлом?

Чтобы — что?

Я почти готов рассказать ей, что знаю все, но в последний момент останавливаюсь. Мне нужен любой повод съехать с этой темы, пока еще не сожжены мосты, и поэтому я достаю свой телефон, который тут же оживает входящим звонком.

Отвечаю, хотя обычно не беру незнакомые номера.

— Здравствуйте! Это вас из отделения полиции беспокоят. До Киреевой дозвонится не можем, она с вами?

— А что случилось? — спрашиваю осторожно, хотя внутренне готов к любому ответу.

— На опознание тела вызвать хотим. Так она с вами или нет?

Глава 33. Ева

Ресторан мне напоминает о папе. Его я вспоминаю гораздо реже, отчего-то куда чаще маму, хотя и с отцом у нас были доверительные отношения.

Когда умерли родители, я долго не хотела в это верить. Мне казалось, что весь мир вокруг обманывает меня: на самом деле они живы, просто кто-то плохой разлучил нас по своему злому умыслу. И мы обязательно увидимся, нужно только потерпеть, вести себя, как раньше, как будто ничего не случилось. И верить, это главное.

Я придумывала сотни разных причин по которым родители могут скрываться от меня. Насмотревшись телевизора, представляла их спецагентами или шпионами, воображала, что они сейчас близко, смотрят на меня, но подойти не могут.

С этой иллюзией было легче, не задыхаться от боли ночами, не плакать, зажимая в зубах край простыни.

Когда я окончательно поняла, что родителей больше нет, ровно в тот момент и кончилось мое детство. Слишком рано, кто-то еще продолжал верить в деда Мороза и чудеса, я не верила больше ни во что. Вселенская несправедливость правила миром, и поделать с этим ничего нельзя.

Когда исчез Егор, я снова начала играть в хорошо знакомую игру. Он есть, он где-то рядом, приглядывает за мной. И скоро появится.

Только рядом с ним я впервые за последние годы испытала это давно забытое чувство легкости, радости. Казалось, что теперь все плохое кончилось, вот он, долгожданный хэппи энд на трудном пути, что я шла со дня смерти родителей, сбивая ноги.

Но это не так. И мне безумно важно понять, почему он тогда исчез.

И банальной фразой «дело не в тебе, а во мне» не ограничиться. Да, гораздо проще смолчать, не возвращаться к этой теме, но я так не могу. Это будет грызть меня изнутри, поэтому сейчас, глядя в глаза Баринову, я говорю:

— Егор, почему ты мне тогда не позвонил?

Я вижу, как Баринов застывает, вопрос неудобен и совсем ни к месту, но я не могу, не могу больше держать это в самой себе, не скажу — задохнусь. Тысячи причин, по которым он меня бросил, и все они связаны только с тем, что я плохая, что я хуже, чем думаю о себе, что я недостойна его и мне никогда не подняться с ним на одну ступень.

Но нет ничего страшнее, чем додумывать за другого, и мне нужна правда, я готова ее требовать, какой бы неприятной она не была.