Специальный рейд

А вода так и продолжала только капать на язык, постепенно смачивая его, добираясь до корней, и оттого казалась необыкновенно вкусной, но рука, воду подающая, ужасно жадной. Сейчас бы пить и пить без конца... Пить и пить без конца... Какое это наслаждение... Не бывает в жизни большего наслаждения...

Вокруг произошло какое-то движение. Должно быть, кто-то ушел. Но кто-то и остался рядом, кто-то поил ее по-прежнему каплями.

– Милая моя... – с неожиданной теплотой сказал надтреснутый голос. – Доживи до утра. Я никогда еще в жизни таких операций не делала. А тебе сделала... Это даже профиль не мой. Но я так для тебя старалась. Я сделала то, что делать не умела. И хорошо сделала. Теперь вторая операция нужна. Очень сложная. Я ее сделать не смогу. Доживи... Утром тебя повторно профессор и прооперирует. Он волшебник... С санитарным вертолетом летает... Сейчас много таких, у кого мозг поврежден... Слишком много домов взрывают...

– Арчи... – неожиданно для самой Заремы сорвалось с губ. И уже после произнесения родного имени она вспомнила о сыне. Она все вспомнила...

– Что? – переспросила врач.

– Арчи... Сын...

– С мальчиком все в порядке. Он только руку сломал.

– Арчи...

Где-то там, в серой вязкой темноте, проступили слезы беспокойства. Дыхание сперло так, что она поперхнулась капельками воды, что по-прежнему продолжали ей капать на язык.

– Сы-ын...

– Перекройте краник, – скомандовала врач. – Она раствором поперхнулась. Ну-ну... Милая... Ну-ну... Доживи до утра... Все будет хорошо... И с сыном все будет хорошо... Он, говорят, даже не плачет... Мужчина...

* * *

Понимать все полностью и целиком Зарема не могла. Какие-то обрывки мыслей бессистемно, как облака в небе, когда ветер постоянно меняет направление, бродили в ее голове. Голова перевязана, поняла она. Даже глаза завязаны. И какие-то провода идут под повязки. И ничего сквозь эти повязки нельзя рассмотреть.

Нельзя видеть, так она может представлять! Этого у нее никто не отнимет.

Может?

Оказывается, и представлять ей что-то стало трудно, почти невозможно. Трудно стало удержать какую-то определенную картинку или чей-то родной образ перед глазами.

Даже Арчи... Несчастнейший ребенок, страдающий от того только, что каким-то людям надо воевать и делать на войне большие деньги. И русским, и чеченцам. Они все одинаково делают на этом деньги... А Арчи страдает... Вся жизнь его уже изуродована... Арчи... Но даже его образ, при всей лютой, удушающей жалости, не смог долго продержаться перед закрытыми глазами. Опять наплыл усилившийся прибой, захлестнул и вынес на поверхность теперь уже Адлана. Отца вместо сына. Адлан улыбнулся, махнул ей рукой и тут же повернулся к ней спиной. Она ждала, что он позовет, и готова была пойти за ним, хорошо, ясно осознавая, куда идут за мертвыми, но он не позвал. Словно велел оставаться здесь. А потом, когда он снова повернулся, оказалось, что это и не Адлан вовсе, а Зураб. Серьезный Зураб. Зураб редко улыбается и этим сильно отличается от Адлана.

– Зураб... – позвала она.

Теперь Зарема говорила уже более отчетливо, более ясно произносила слова, и язык не казался перевязанным возле самого основания тугим узлом.

– Что тебе, милочка? – совсем другой голос. Новый женский.

– Зураб где?

– Это кто? Сын, что ль?

– Сын – Арчи... А это Зураб...

– Это тот милиционер... – сказал еще один голос. – Его прооперировали. Не знают, выживет – нет... Сильно Зураба твоего побило. Сама виновата...

– Виновата? Я? – тихо спросила Зарема, но ей никто не ответил.

Показалось, что даже не ответили с осуждением.

Больше она ничего не спрашивала, хотя ничего и не поняла. Этот голос словно придавил ее неведомым обвинением, над которым надо было думать, а думать ей было больно и вообще – невозможно, потому что мысли никак не хотели держаться в голове устойчиво. И опять зашумел от напряжения прибой. Опять наехала на нее волна.

* * *

В очередной раз она пришла в себя не скоро. Почувствовала, что рядом с кроватью кто-то сидит.

Зарема пошевелилась.

– Где Арчи? – спросила.

– Это сын? – спросил женский голос с другой стороны, не оттуда, где кто-то сидел.

– Да. Сын – Арчи...

– Он в общей палате. С ним все хорошо.

– Приведите его ко мне, – попросила она.

– Сюда нельзя. Здесь реанимационная палата. Сюда вот и его-то нельзя, а он лезет...

Женский голос говорил о ком-то с негодованием. И Зарема поняла, что негодование это касается того человека, который сидит рядом с кроватью. Она не могла представить, кто это может быть. Если не Арчи... Если не Зураб, которого прооперировали... Кто тогда?

– Я задам всего несколько вопросов, – сказал мужской голос. Очень недобрый голос. Ворона так может каркать, а не человек говорить. Но вороны тоже не бывают настолько гнусавыми. А этот гнусавит. – И только по необходимости. Скажите мне, кто передавал вам взрывчатку. Вы сами пострадали, пострадал ваш друг и ваш сын. Вы же не хотите, чтобы пострадали другие женщины и дети? Вы должны помочь нам предотвратить новые взрывы! Итак, я повторяю: кто передавал вам взрывчатку?

Она не поняла, о чем ее спрашивают.

И потому не ответила. Это обозлило человека. Он голос повысил.

– Вы собираетесь играть в молчанку? Тогда, я думаю, вы никогда уже не увидите своего сына. Прямо из больницы вы отправитесь в следственный изолятор, а после суда поедете отбывать срок заключения. Очень долгий срок. Вы убили восемнадцать человек!

– Вы о чем говорите?.. – не поняла Зарема. – Вы с ума сошли!..

И больше она говорить не смогла. Новая волна с шумливым прибоем захлестнула ее, утопила...

– Немедленно покиньте палату, – сказал женский голос очень твердо. – Немедленно...

Зарема этот голос за прибоем уже не слышала.

2

– Итак, на чем мы остановились?

Басаргин, добившись, что его сообщение удивило Зураба Хошиева, обрел, казалось, полную уверенность и даже слегка заулыбался. Значит, он на верном пути и стоит дальше раскручивать дело в этом же направлении. Но, правда, хорошее настроение пришло ненадолго. Это же самое удивление напомнило ему о катастрофической нехватке данных и о неувязке существующих. И, чувствуя заинтересованные взгляды, решил все же продолжить рассказывать по порядку и с того места, где он был прерван телефонным звонком Зураба.

– Мы остановились на том, что Ахмат Текилов может пойти даже на то, чтобы в качестве приправы к сыру предложить свою собственную персону. – Тобако повторил свою мысль. Он тоже достаточно хорошо умел работать с психограммами, и характер человека, его возможные поступки, его вероятное поведение в той или иной ситуации мог предвидеть и просчитать с уверенной вероятностью. – Рисковать он умеет и при этом любит чувствовать себя незаурядной личностью, героем. Должно быть, он в детстве много раз перечитывал «Графа Монте-Кристо».