Speed 2. Еще больше скорости. Еще больше любви
Шрифт:
Он продолжал сидеть на своей пятой точке перед телевизором и я не выдержала.
Я в довольно резком тоне попросила его подняться и хоть что-то сделать по дому. Я поставила его в известность, что не собираюсь оплачивать его жизнь. Пригрозила, что наплюю на то, что мама сильно любит его и расскажу ей то, какой он на самом деле.
Он посмеялся. Тогда он просто посмеялся своим противным смехом. Сказал, что она не поверит мне, что в итоге, я окажусь виноватой во всем.
Потеряв контроль, сорвавшись, я сказала, чтоб он убрался из нашего дома. Тогда я не соображала, что мы в квартире
Я никогда, никому не расскажу, что чувствовала в эти минуты... когда он прикасался ко мне своими грязными руками. Это было отвратительно.
Тогда я чувствовала страх. Этот пронизывающий страх.
Но именно тогда, я поняла, что я сильная, что я самая сильная и, что я никогда не позволю никому обращаться со мной столь низким образом.
Я ощутила в себе ту внутреннюю силу, то желание жить, то желание избавить себя от, оказавшегося столь грязным, человека.
Истерзанная, в полуразорванной одежде, я смогла, совершенно случайно вырваться из его рук. Сжав вспотевшими пальцами тяжелую керамическую фигуру, долгое время стоящую у нас в большой комнате, я ударила ей ему по лицу.
Как это у меня получилось, даже я не могу объяснить. Но это подарило мне несколько спасительных мгновений.
Сбежав из дома, я не помню как оказалась на улице, куда я бежала, зачем, кричала ли я что-нибудь...
Вы думаете, я была напугана? Мне было страшно? Да, конечно!!! Но еще больше я была счастлива! Ведь у этого подонка ничего не получилось. Я победила его. Я спасла саму себя. И именно тогда, я поняла, что не доверю себя никому. Только самой себе. Что все в этом мире могут обидеть, могут навредить. Что все играют только за самих себя. Никак иначе.
Долгое время пытаясь дозвониться до мамы, я потерпела поражение. Она не брала трубку. Уставшая, я уселась на первое, что попалось мне на пути, и заплакала.
Я боялась за нее. Сильно. Она не была такой. Она любила его. Я боялась, что он обидит ее.
Идти домой было страшно. Это уже не было моим домом. Это было Адом. Вспоминая комнаты, в которых я выросла, я непроизвольно вспоминала то, где он схватил меня, где принялся сильно сжимать запястья, где оставлял синяки на моих ногах, пытаясь справиться с моим сопротивлением.
Егор.
Он. Он спас меня.
Спрятал меня, пригрел. Не обратил внимание на то, как я боюсь его. То как я смотрю на него диким, перепуганным взглядом.
Вынес все мои истерики. Пытался залечить мои раны. Мне никогда не суждено узнать, что в этот момент происходило внутри него. Я никогда не узнаю, что он думал обо мне...
Я никогда не смогу отблагодарить его за все. Никогда.
Я дозвонилась до мамы. Все-таки дозвонилась.
Конечно же я рассказала ей обо всем. Но было поздно. Уже было поздно.
Как это называется? Слепая любовь? Глупая любовь? Вот только она верила ему, а не мне.
И это было самое ужасное. И это был очередной удар в мою сторону. И это было очередное, от чего меня спас Егор.
Мама никак не хотела слышать меня. Он преподнес ей все под своим углом. Как именно? Выслушав его версию событий, мне стало настолько тошно, что я не хочу вспоминать о ней.
Мамино
поведение сильно злило и доводило меня до бешенства. Я не желала слушаться ее и возвращаться домой, пока он был там. Нет. Нет. Никогда.Никогда.
Никогда.
Никогда.
– Это ты виновата, что ее сердце не выдержало. Наталья, ты хорошая дочка...
Взвыв от боли, я бросила трубку.
Он убил ее. Он уничтожил ее. Он убил нас.
Я не чувствовала ничего. Только боль.
Да, моя мама была глупая и непонятливая, но только из-за того, что любила его. А он... Он довел ее.
Обвинив после этого во всем меня.
Он лишил меня ее.
Узнав о том, что мама умерла. Умерла от сердечного приступа, я была готова уничтожить весь этот мир, не понимая, что сделала такого, чтобы меня так сильно ненавидели и топили в несчастьях.
Не хочу, не хочу и не буду никому описывать свои чувства. Для чего? Все равно они не будут понятны, да и слава Богу.
Это счастье, если никто не поймет меня, если никогда не испытает то, что испытывала я.
Вот такой была еще одна часть моей жизни. Моей тайной. Моей частью. Темной.
На этом можно было закончить, и упомянуть лишь то, что благодаря Егору я справилась со своей болью, что я приобрела заново смысл жизни, что за все сделанное им ради меня, я была обязана прокопать эту Землю насквозь, дабы разыскать того, кто убил моего друга, но нет. Было еще кое-что.
Вспоминая об этом... Я не знаю, что чувствую.
Страх? Радость? Признательность? Облегчение? Грех? Любовь?
Егор, согревающий мое замершее, разбитое сердце, был не слишком разговорчивым. Да, он был открытым, он частенько пытался заговорить меня чтобы я забылась, чтобы заснула. Он часто рассказывал мне всякие смешные истории из своей жизни, когда я приходила к нему посреди ночи, измотанная страшным кошмаром, до сих пор преследующим меня.
Впитывая себе в кожу мои слезы, смотря прямо мне в глаза и видя мою боль, он молчал.
Но я знала, что он рядом и ближе уже просто невозможно.
Я ошибалась.
В тот день он просто пришел домой. Ничего не сказав, молча направился в душ.
Устал.
За день до этого у него была двойная смена на работе. После этого были гонки.
Понимая, что ему нужен отдых, я не лезла к нему с глупыми разговорами, а вместо этого творила на кухне нечто наподобие ужина.
А ведь я бы могла никогда не узнать об этом. Могла. Но, видимо, предначертано было иначе.
Посматривая параллельно местные новости, я выронила из рук тарелку, увидев...
Молча выслушав сводку за этот день, я было обернулась и бросилась в коридор, но он уже стоял позади меня.
Под его глазами были огромные синяки. Он был измучен. А еще зол. Сильно зол.
– Ты не должна была это видеть...
Он был в ярости. В отличие от многих, кто в этот день посмотрел вечерние новости, прослушав сообщение о наезде прямо на пешеходном переходе, и ничего не понял, я все прекрасно поняла. Я поняла, поскольку знала его машину.
– Я не чудовище...
Он произнес это так, как будто бы я смела так думать о нем. Как будто бы я хоть когда-нибудь смогла бы упрекнуть его в этом.