Спой для меня

— Я думаю, Герман Александрович вернется не скоро. Он отлучился в специально отведенную комнату для… — собеседник одной рукой показывает кольцо, а палец другой руки вставляет в него, туда-обратно, очень недвусмысленно. — Это надолго, ведь Герман Александрович настоящий жеребец.

— Что? — только и получается произнести.

Я задыхаюсь, будто проглотила стекло, измельченное в пыль. Больно. Слишком больно, и перед глазами красное зарево. Руки начинают дрожать от одной мысли, что мой жених может сейчас развлекаться где-то с другой женщиной, а я опять покорно его дожидаюсь. Меня толкают танцующие люди, становится тесно, душно, я почти ничего не чувствую. Черные пятна перед глазами перерастают в самый настоящий приступ головной боли и тошноты.

— А вы ему кто, собственно говоря? — слышу где-то над ухом, и только теперь чувствую чужие руки у себя на талии. Я молчу, улыбаюсь, пинаю ревность.

Я что, танцую с другим? С этим голубоглазым? Подминаю взгляд, и когда череда черных пятен рассеивается, вижу ясные, как январское небо, глаза. Руки сами тянутся к его плечам. Я виляю бедрами в такт музыке, наверное, слишком откровенно, чувствую ритм и стараюсь выгнать плохие мысли.

— Хочешь выпить? — шепчет на ухо танцор, уже перешедший на «ты». Я просто киваю в ответ. Сильная ладонь хватает меня за руку и тянет куда-то к столику. И вот в моей руке уже оказывается игристое розовое вино, новый знакомый как-то слишком бурно меня охаживает, говорит миллион комплементом на ухо, томно дышит.

Я выливаю залпом жидкость в свой организм и чувствую дрожь в коленях. Вздыхаю, но мой приставучий мужичок не обращает на это внимание, берет мою руку и целует тыльную сторону ладони, выдает какую-то ерунду про нежную кожу.

А я смотрю в одну точку и не могу оторвать взгляда. Слезы дерут в горле, и я очень стараюсь их проглотить. Неужели, Герман развлекается где-то с женщиной, засаживает ей, внимает ее стонам. Картинка интима моего жениха с другой бабой слишком яркая, как будто я по-настоящему за этим подглядываю. Это еще хуже, чем черные, пляшущие в такт музыке пятна. Нужно перевести дух, отогнать от себя все дурные мысли. Может, это все не правда? В любом случае, если спросить это у Германа в лоб и услышать положительный ответ, будет слишком больно. И я разревусь на глазах у элитного общества, все это заснимут папарацци.

Закрываюсь в туалете и смотрю на себя в зеркало. Красная, к слову, вся — даже кончики ушей. Снимаю маску и обдуваю себя холодным воздухом, может, станет легче.

6.4

Вместе не до конца:

Герман

Жанна за каким-то хером позвала меня на крышу, разнылась, как маленькая, и мне пришлось идти. Здесь морозом прошибало до костей, зато вид на город просто сказочный.

— Я хотела просто побыть вдвоем и извиниться. Это жестоко — не пускать меня в дом! — пищит Жанна, и ее голос разносится порывами лютого ветра.

— Тебе остался дом родителей. А мой дом я построил сам, и не обязан тебя туда пускать, Жанна.

— Не будь таким строгим, племянничек, — посмеивается, лукаво улыбается. — Я все-таки прощения прошу. Да и вообще, я вела себя, как гадюка. Больше не буду.

— Я понял, пойдем в здание, а то холодно, — уже начинаю движение к двери, но тетка тут же хватается за меня и начинает реветь. Громко, надрывно, в глазах безумие.

Приходится успокаивать ее слишком долго. И это не особо напрягает, как раньше. Еще бы две недели назад послал бы нахуй надоедливую родственницу, а сегодня готов обнимать ее и гладить по волосам, говорить подбадривающие слова.

Я вернулся в зал на поиски моей невесты, она уже должна была приехать. И я сразу выцепил в толпе знакомый силуэт и пряди шелковых волос, завитые в кудри. Стоит с бокалом вина недалеко от стола, смотрит куда-то в одну точку. Потерянная какая-то, грустная.

Собираюсь подойди, но вдруг вижу, как невеста вливает в себя залпом целый стакан вина. Паренек рядом с ней какой-то вьется, берет за руку, целует, шепчет что-то на ухо. А Вика и не против! Блядь! Я закрываю глаза и нервно поправляю волосы, на секунду отворачиваюсь, тяжело дышу, смотрю на них снова.

Потихоньку начинаю звереть, как дьявол. Глаза кровью наливаются, а руки сжимаются в кулаки. Вздрагиваю, не отводя глаз с ее улыбки.

Что за хер ее окручивает? Малинова ему что-то говорит, придвинувшись на расстояние в несколько сантиметров, и спешит к туалету, даже не замечая меня. Иду за ней.

Чувствую, как бьется сердце высоко в горле, и крышу сносит от желания врезать сучёнышу, который посмел прикасаться к моей женщине! Моя женщина, моя собственность, и никому нельзя даже говорить с ней без моего разрешения! Сука.

Перевожу дыхание рядом с входом в туалет, наигранно улыбаюсь проходящим мимо и даже обмениваюсь любезностями. А нутро так колотит! Так хочется Малинову прямо тут к стене прижать, в этом туалете оттрахать. Чтобы выгнать из ее башки всю дурь, чтоб не позволяла какому-то мудаку с голубой, мать ее, удавкой на шее, целовать ее руки. Это моя привилегия. Только я могу ее касаться и шептать что-то на ухо.

Вика неуверенно выходит из туалета, на лице снова маскарадная маска, на губах фальшивая пародия на улыбку.

— Герман? — замечает меня и останавливается напротив.

Я ожидал, что она обрадуется. Что повиснет на мне, как обезьянка, снова поцелует влажными губами, размазывая помаду. Рассчитывал провести прекрасный вечер вместе, рассказать о помолвке, чтоб бабы моих коллег сдохли от зависти, заметив какое колечко на ее гребанном пальце. А у нее в глазах ледяной холод, который обжигает. Чувствую пот на спине — крупная капля змеей ползет от самой шеи куда-то вниз.

— Вика? — шепчу одними губами, подавляя порыв гнева. Хочется прижать ее к стене и заставить рассказать мне, что за ебаный кретин вьется рядом с ней.

— Рада тебя видеть, — складывает ручки под грудью.

Черная маска с вкраплением золота выразительно подчеркивает ее стеклянные глаза. Раньше я в них тонул, теперь — бьюсь, как рыба об лед. Что-то произошло. Не мог мой любящий ангел стать сукой за один день. Еще вчера громко стонала подо мной, сбивчиво клялась в большой любви, а сегодня смотрит, как на чужого. Только вот я ничего не делал, в отличие от нее, взбудоражившей во мне ревность. Я прячусь за стеной безразличия, настраиваюсь на удобную для меня атмосферу циничного ублюдка.

— Пойдем за стол? Выпить хочется, — произношу ей в лицо и направляюсь в зал. Не оборачиваюсь, чтобы убедиться, что идет за мной. Пусть делает что хочет.

Малинова присаживается напротив меня и отстраненно смотрит куда-то в окно, на фонари ночного города. Что за тараканы опять ведут баталии в ее голове? Почему корчит из себя неприступную ледышку? Хоть и сидит напротив, старается улыбаться, но молчит, будто меня вообще не существует.

Мы не нарушаем тишину достаточно долго.

— Можно украсть тебя на танец, принцесса? — хрипловатый голос разносится где-то над моей головой, и я поворачиваюсь в сторону смазливого парниши. Кто он вообще такой? Чей-то сын? Вряд ли, я знаю всех близких родственников своих коллег и подчиненных.