Справедливость силы
Шрифт:
Вся эта ползучая логика – от недостатка мужества, чести, порядочности, которыми надо обладать, дабы перейти роковую черту первым. За это ведь всегда плата особая…
Глава 247.
И совсем неожиданная встреча: Сельветти! Единственный из атлетов, заставивший испытать страх поражения могучего из могучих – Эндерсона. Отчаянный боец. Гроза фаворитов чемпионатов мира 50-х годов. Сколько раз любовался им на фотографиях, а теперь не узнаю. Мы почти однолетки, разница в трех годах, а передо мной пожилой человек: опущенные плечи,
Сельветти шагает через помосты тренировочного зала и обнимает меня…
"Прошлое даже боги не в силах изменить",– присловье моего тренера. Какое прошлое смяло Сельветти? Что в этом прошлом?
Восемнадцатое октября!..
Предстартовые тренировки должны развязать силу, ничто не должно закиснуть в усталости.
Большая сила досыпает последние часы в мышцах.
Все время слышу силу. Каждый шаг в таких днях от необходимости силы, для силы, с оглядкой на силу.
Я опробовал в стойку 180 кг, затем щегольски беру на грудь в ту же стойку 190 кг. Больше нельзя, хотя мышцы дразнят запасом.
В жиме "четверю" 170 кг из-за головы – один, второй, третий, четвертый подходы… В жиме работу можно вести несколько дольше, даже нужно несколько дольше – тогда набежит полная сила. Жим из-за головы закрепляет силовую точность и чистоту… Знатоки только пялят глаза. Такое никому еще не удавалось… А почтение приятно. К чему лицемерить– приятно… и греет…
Для рывка и толчка – свои упражнения. Ими тоже настраиваются мышцы. Это сложное ощущение разных движений, разной степени напряженности, расслабленности…
Восемнадцатое октября!..
Не примять силу последними тренировками. Теперь я справлюсь с собой, научен…
Провались в беспечность, расслабься. Нет забот – выдуманы.
Пора единения с силой.
Глава 248.
Суббота 10 октября.
И вот черед нашей делегации сделать круг по стадиону. Снова, как и в Риме, перехватываю древко за конец. С первых трибун и, кажется, до самого неба – лица людей. Нет, стадион не взбаламучен по-итальянски – вежливые аплодисменты.
Снова в линию сходятся делегации. Снова, ломая строй, грудятся спортсмены к первым шеренгам: поглазеть на шествие, на великих знатоков побед. Новые имена, почти все новые!
"…Игры в Риме родили своего героя – Юрия Власова,– писал днем позже "Советский спорт".– Вот он впереди нашей колонны. Ее капитан, ее знаменосец… То, то Юрий Власов – самый сильный человек планеты, знают все".
Делегации, в одной линии –лицом к ложе императора Японии. Председатель организационного комитета Олимпиады Дангоро Ясукава приветствует спортсменов.
Голос Кубертена, стертые давностью слова: это радиозапись 1936 года. В буквальном смысле голос ушедших поколений, завещание этих поколений.
Билеты дороги. На трибунах – избранные. Чопорное любопытство, чинность в выражениях чувств. И день – ясный, но не под прямым солнцем, белесоват дымкой. Воспитанно-сдержанный день.
У микрофонов седой плечистый старик с осанкой аристократа – тоже в буквальном смысле седая старина Олимпийских игр – президент МОК Эвери Брэндедж. Я знаком с ним. Меня представили господину президенту в Большом Кремлевском дворце, когда в
Москве проходила сессия МОК. Весьма влиятельный господин.Император Японии Хирохито почти вышептывает единственную фразу: "Восемнадцатые Олимпийские игры открыты". Да, это голос Журавля, как называют в Японии императора. Его будто не коснулись беды. Из глав государств – самый старый, не возрастом – властью, пусть ныне формальной, и единственный из здравствующих руководителей главных государств – участниц второй мировой войны.
До 1945 года культ императора составлял часть государственной религии Японии – синтоизма, одна из догм которой утверждала: император – божественное лицо, его божественность в божественности предков, их достоинства – от физических и духовных свойств богини Солнца – праматери всех Журавлей. Кстати, третья догма государственного синтоизма законодательно закрепляла принципы агрессивных войн Японии (до 1945 года):
"Подвести весь мир под одну крышу", то бишь японскую…
Я невольно думал обо всем этом, когда разглядывал щуплого человека с подбеленными годами усиками, в манекенно-безукоризненном сюртуке. Рядом с ним – наследник. Ростом в отца, но щеки упругие и взгляд не отчужденный, не приелись дни и поклонение… Ложа – близко. Я увидел трибуны еще ближе, когда знаменосцев вызвали на олимпийскую клятву.
Восемь моряков маршируют с полотнищем олимпийского флага. И вот смыкаемся мы, знаменосцы. Наши знамена перед гимнастом Такаси Оно (самым упорным соперником нашего знаменитого гимнаста Бориса Шахлина).
Такаси Оно старается говорить поторжественней: "От имени всех спортсменов я клянусь, что мы будем участвовать в этих Олимпийских играх, уважая и соблюдая все правила, по которым они проводятся, в подлинно спортивном духе, за честь своей страны и во славу спорта". Да, те же слова. Традиция слов. Только сейчас звучат по-японски.
Какой-то глухой шум – и взрыв восторга десятков тысяч людей. В воротах – Иосинори Сакаи, в руке – факел. В девятнадцать лет легко одолеть все ступени к чаше в одном темпе. И уже бесцветно расплывается пламя. Дробь барабанов, молитвенное пение трехсот пятидесяти человек. Игры сбылись!
"Пусть это священное пламя будет маяком для молодежи всего мира, дабы она следовала по пути правды, величия и красоты…"
Вот они – лучшие из спортивных бойцов мира! Тесно от них на поле – и все одержимы страстью к победе. Лучшие дни отданы приближению победы.
Что ж, я не против доказательств силы. И есть от чего оттолкнуться: четыре из регистрируемых мировых рекордов – мои. Все рекорды в таблице –.мои! А уже припасены новые.
За честь своей страны и во славу спорта!
Глава 249.
Для спорта важна огрубелость чувств. Если ты в огрубелых чувствах, ты вынесешь все нагрузки. Этого требует природа занятия.
Эмоциональному человеку чрезвычайно сложно в большом спорте. Он несет двойную, тройную нагрузку. На моих глазах такие атлеты, богато одаренные физически, изнашивались и сходили в два-три раза быстрее, чем остальные.
В искусстве, наоборот, должна быть предельная обостренность чувств, ее надо вызывать. Другое дело, что ты долго на ней не потянешь – это саморазрушение. Но чем острее чувства, чем подвижней, тем ты ближе к цели.