Среди красных вождей том 2

Спустя несколько месяцев, находясь уже в Лондоне, я узнал, что Гуковский был предан суду. Но он захворал какой то таинственной болезнью, по официальным сведениям, это было воспаление легких. Он скончался в страшных мучениях. И, борясь со смертью, он повторял только одну просьбу: "Позовите ко мне Коба (Сталина), я ему все расскажу…" Но Сталин не пришел к нему. В советских кругах говорят, пере­давая эту версию, как страшную тайну, что Гуковский был отравлен, чтобы без суда и следствия, покрыть мо­гильной плитой вместе с его бренным телом и его (его ли только?) преступления, в которых были замеша­ны многие…

И заканчивая описание похождений Гуковского и пере­ходя к дальнейшему, мне неудержимо хочется note 165 сказать:

НЕСЧАСТНАЯ РОССИЯ, НЕСЧАСТНЫЙ РУССКИЙ НАРОД, КОТОРЫМ ПРАВЯТ ПРЕСТУПНИКИ И ДУ­ШЕВНОБОЛЬНЫЕ.

Между тем, 19 февраля я заболел какой то тяже­лой болезнью, в которой не могли разобраться лучшие ревельские врачи вместе с известным профессором Юрьевского университета Цего - фон - Мантейфелем. Тогда как то никому в голову не пришло подумать об отравлении. И лишь спустя много - много времени у меня, при сопоставлении ряда обстоятельств, сопровождавших это мое заболевание, совершенно, можно сказать, деформировавшее всю мою натуру, явилось подозрение, что я был отравлен каким то неизвестным ядом… Но это только предположение… Мне пришлось пролежать свыше месяца…

Note165

501

Я лежал и, должен отдать справедливость Литви­нову, он обнаружил во время моей болезни большую заботливость и настоящее товарищеское внимание ко мне. Между тем, Ашберг продолжал работать над реализацией своего проекта, стараясь заинтересовать в осуществлении его и общественное мнение шведских деловых сфер. Это необходимо было в виду того, что в то время во главе Швеции стояло консервативное правитель­ство, очень недружелюбно относившееся к советскому правительству, которое Швецией не было признано.

Прав­да, было нечто в роде какого то полупризнания и там находился командированный в качестве полуофициального, совершенно бесправного советского агента Керженцев, которого шведское правительство держало в черном теле, не признавая за ним обычных прав дипломатического представителя. Он если не ошибаюсь, не пользовался даже личным иммунитетом, мог иметь в своем штате лишь весьма ограниченное число лиц и не мог исполнять даже самых ограниченных консульских note 166 функций. Да и по своим чисто личным свойствам Керженцев не пользовался в Швеции никаким престижем и влиянием. Между тем, шведское правительство лично ко мне относилось крайне недружелюбно, и попытка Ашберга и его друзей позондировать почву у тогдашнего ми­нистра иностранных дел и узнать, согласился ли бы он разрешить мне въезд в Швецию, встретила с его сто­роны резко отрицательное отношение.

Note166

502

Вот поэтому то Ашберг и старался обработать влиятельные деловые круги Швеции и привлечь их симпатии ко мне, чтобы нажать на министра. В результате, в то время, как я лежал, борясь со смертью, а потом, едва начав поправляться, ко мне начались какие то па­ломничества разных влиятельных организаций и лиц из Стокгольма. Первым, если память мне не изменяет, меня посетил прибывши специально, чтобы познако­миться со мной, председатель шведского риксдага господин -Петерсон. Его визит совпал с моментом, когда мне было очень плохо и я от слабости едва мог гово­рить. Затем приезжали представители разных торгово-промышленных объединений, как например, синди­ката тяжелой индустрии, разных заводов, фабрик… Приезжали и другие лица и, между прочим, жена Брантинга (лидера шведских социалистов, ныне покойного). Она сообщила, что ко мне хотел ехать Брантинг, но занятый подготовлениями к новым выборам, не мог отлучиться из Швеции и вместо него приехала она, что­бы познакомиться со мной и просить меня не менять мо­его решения переехать в Стокгольм для осуществления "известной комбинации", которую ее муж горячо – де приветствует.

Bcе эти визиты носили на мой взгляд довольно ко­мичный характер: люди упрашивали меня приехать в Стокгольм, не менять моего решения и пр., а, между тем, note 167 всем было хорошо известно, что и мое правительство одобрило этот проект и что я согласился на его осуществление.

Однако, скоро мне стало известно из частных источников, что работа Ашберга наткнулась на сильное противодействие Ломоносова, естественно, очень не желавшего, чтобы я поселился в Швеции. И в конце концов все старания Ашберга кончились полным провалом.

Note167

503

Когдапочва была достаточно подготовлена, к ми­нистру иностранных дел явилась многочисленная депутация просить о разрешении мне въезда в Швецию. Депутация эта состояла из представителей нескольких крупных торгово - промышленных объединений, членов риксдага с председателем во главе и разных других лиц. Но министр был уже подготовлен и хорошо вооружен, и в ответ на их просьбы показал им ста­рый, выкопанный кем то и всученный ему номер левой социалистической газеты "Стормклоккан" ("Набат"), в котором был помещен много лет назад один из моих рассказов "Убийство шпиона", из воспоминаний русского революционера. Два слова об этом рассказе:

В нем я со слов моего товарища привожу описание, как один революционер, человек очень гуманный преследуемый шпионом, проследившим его при выходе из конспиративной квартиры, где происходило очень важ­ное совещание, несмотря на все свое отвращение к убийству, должен был застрелить его. И, убив его, он наклонился над ним, вынул из его кармана записную книжку и, заглянул в его мертвые с выражением застывшего ужаса глаза и в нем начались угрызения совести: имел ли он право убить человека?…

Министр прочитал депутации этот рассказ и возмущенным голосом сказал, что он слишком любит note 168 свою родину, а потому и не может допустить, чтобы чело­век, призывающей к убийствам, получил возможность перенести свою преступную деятельность в Швецию…

Note168

504

Таким образом, проект Ашберга был похоронен. Но с приходом к власти Брантинга проект этот был все таки осуществлен,но без моего участия, и банк "Экономиакциебулагет" и сейчас работает исключительно на советское правительство.

Между тем я начал поправляться от моего странного и продолжительного заболевания. В Ревель приехал назначенный помощником Литвинова по торговой части, некто Аникиев человек совершенно ничтожный, о котором даже мой приятель, курьер Спиридонов, посещавший меня во время моей болезни, говорил на своем волжском наречии:

— Он никуда не годится… Тут нужен человек образованный… А он что? Совсем необразованный, да и ленивый…

Кстати, не могу не вспомнить, как во время моей болезни, когда я, хотя дело уже и пошло на поправку, был еще очень слаб, меня навестили все три наших курьера, во главе со Спиридоновым, который и поднес мне два маленьких горшка с гиацинтами. И при этом Спиридонов от их имени произнес мне "длинную" приветственную речь:

— Вот… это тебе от нас… мы все тебя любим, потому ты хороший… честный… вот возьми. — И упарив­шись и весь вспотев от этой длинной речи, он протянул мне эти два скромные горшочка цветов…

Я до того не ожидал этого трогательного чествования меня, что расплакался, как ребенок… Мы все расцелова­лись. Я их угостил кофе… И, оправившись от трудной note 169 официальной части визита, они просто и долго говорили со мной…

Право, это, кажется, была однаиз лучших минут всей моей советской службы!…

Наступила какая - то скучная никчемная жизнь. Я ходил гулять, ничего не делал. Ко мне постоянно заходили вся моя "верная пятерка" и другие сотрудники, стараясь меня развлечь и отвлечь. Часто бывал и Литвинов… Он вел свою линию и продолжал всеми мерами угнетать моих сотрудников, и вскоре довел одного из них, П. П. Ногина, до того, что он сам попросил Москву о своем отозвании. Было грустно и тяжело. Все мои сотруд­ники настоятельно просили меня взять их с собой, когда я получу новое назначение. И конечно, я дал им твер­дое обещание все сделать, чтобы исполнить их просьбу… Я заручился заранее согласием Литвинова отпустить их: он не скрывал, что терпеть их не может…

Note169

505