Среди овец и козлищ

– Что ж, все прошло просто отлично, – сказал отец.

– Неужели? – Мама смотрела на печенье. – А вот я не уверена, что они впишутся в наше общество.

– Тебе пора научиться идти в ногу со временем, – нравоучительно заметил отец. – Еще одна индийская семья переехала в Пайн-Кресчент. Думаю, это тебе стоит задаться вопросом, вписываешься ли ты в это общество.

Мама хотела было взять индийское печенье, потом передумала и отставила коробку в сторону.

Отец вышел в прихожую и поднял с пола свежую газету. До кухни донесся его голос:

– Как сказал однажды сам Элвис Пресли, Сильвия, весь мир театр, и каждый должен сыграть в нем свою роль.

И он затворил за собой дверь в гостиную и включил вечерние новости.

– А я, кажется, забыла, какая роль предназначена в этом спектакле мне, – сказала мама.

И убрала заморские сладости в большую жестянку, под пакет с инжирными роллами и половинкой ямайского имбирного печенья.

Дом номер шесть, Авеню

18 июля 1976 года

– Ну, и чем они там занимаются? – спросил Гарольд, сидевший на диване. – Если еще чуточку отодвинуть штору, будет лучше видно.

– Только что прошли в соседний дом с какой-то коробкой. Грейс их впустила. Нет, сколько ни отодвигай эту штору, Гарольд, все равно ничего не видно. Потому как они в доме.

– Нет, это просто уму непостижимо, – сказал он. – Думаю, они хоть как-то должны были предупредить нас заранее.

– Кто? – Дороти опустила край шторы.

– Да городской совет. Дать нам знать, готовы эти люди или нет.

– А как они должны были подготовиться?

– Ну, привыкнуть к нашим обычаям. – Гарольд потянул за шнурок ботинка. – Хотя бы немного знать язык.

– Уверена, они говорят по-английски, Гарольд.

– Ну, если и говорят, то только благодаря какому-нибудь радже. Так не бывает, чтобы люди вдруг заявились в чью-то чужую страну и понимали, что надо следовать всем местным правилам и традициям.

– В Индии?

– Нет, в Британии. – Гарольд неодобрительно покачал головой и принялся зашнуровывать другой ботинок. – Это тебе не крикет.

Гарольд выпрямился. У Дороти не было тому никаких доказательств, но она готова была поклясться – муж как-то съежился, стал меньше ростом.

– Ладно, на обратном пути посмотрю, что там у них творится. Сперва надо заглянуть в «Легион».

– Опять? – удивилась Дороти. – Ведь ты только вчера там был.

– Обещал Клайву, что загляну. Посмотрю, может, ему помощь нужна.

Она так и сверлила его взглядом, и он снова занялся шнурками, хотя ботинки были зашнурованы.

Дороти наблюдала из окна гостиной. Гарольд, щурясь, взглянул на дом номер четыре, потом покосился на одиннадцатый дом, а затем, засунув руки в карманы шортов, свернул за угол и скрылся из вида.

В доме после ухода хозяина сразу стало легче дышать. Казалось, стены с облегчением выдохнули, полы и потолки сладко потянулись и зевнули, и все почувствовали себя гораздо спокойнее и уютнее. В такие моменты она больше всего тосковала о Виски – о тех временах, когда они сидели рядышком и купались в тишине.

Она уселась в кресло Гарольда. Список дневных дел был выполнен, бумажка с их перечислением лежала в кармане фартука, все строчки зачеркнуты, все требования удовлетворены. Если бы Гарольд знал, непременно бы что-нибудь добавил. Женщине домашних дел никогда не переделать, так бы он сказал. Особенно женщине, которая еле ворочается и спит на ходу. Которая все путает и забывает. Но сегодня весь остаток дня она свободна. Ей нужно подумать.

Коробка лежала там же, где и обычно, в дальнем углу ящика комода, за папками с газетными вырезками, банковскими выписками и прочими важными документами. Все эти бумаги находились в ведении Гарольда. Допустить к ним такого безответственного человека, как Дороти, он просто не мог.

Она обнаружила ее совершенно случайно.

Произошло это после пожара. Дороти забеспокоилась о страховке, о том, что произойдет, если их дом номер шесть тоже вдруг сгорит дотла. Она даже по ночам спать перестала. Она не могла поговорить с Гарольдом, ведь это только взбесило бы его. В таком состоянии белки глаз мужа выкатывались и становились еще белее, он начинал орать, и поэтому она решила проверить страховой полис сама. Проявить инициативу, которая, как считал Гарольд, у нее отсутствовала вовсе.

Вот так она ее и обнаружила.

На протяжении многих лет она дожидалась, когда Гарольд уйдет из дома – а случалось это довольно часто, – и сразу доставала эту небольшую коробочку, вынимала из нее все, сидела тихо и продолжала волноваться.

Сегодня прямо с утра она тоже начала волноваться. Она проклинала Маргарет Кризи и нескончаемую жару. Вчера она наблюдала за тем, как вышагивает по улице Шейла Дейкин и тащит за собой двух маленьких девочек.

Она вышла на кухню и вывалила содержимое коробочки на стол. Все окна и двери были раскрыты настежь, но ни малейшего дуновения ветерка не наблюдалось. Казалось, будто все кругом застыло, даже погода, и весь мир пребывал в тревожном ожидании.

Дороти провела пальцами по картону, выискивая отметины от огня, следы гари, ответ на вопрос, не дававший ей покоя на протяжении последних нескольких лет. Она так глубоко ушла в свои мысли, что не услышала звука шагов, не заметила тени, мелькнувшей в дверях. Она вообще ничего не замечала, пока не услышала его голос.

– Ради бога, Дороти, что это ты делаешь?

Эрик Лэмб.

Он подошел к столу, уставился на него.

– Что, черт возьми, ты делаешь с камерой Уолтера Бишопа?

Дороти наполнила чайник водой и зажгла газ.

– Должно быть, Гарольд забрал ее сразу после пожара, – сказала она. – Когда вы решили посмотреть, что творится в доме номер одиннадцать.

Эрик запустил пальцы в волосы. В них потрескивало статическое электричество.

– Но мы ничего оттуда не брали, – возразил он.

– Тогда, наверное, он взял, когда вы не видели. Когда отвернулись.

Эрик поднял глаза на Дороти.

– Мы ничего не брали, – повторил он.

– Может, просто вылетело из головы? Люди часто все путают, верно? Гарольд говорит, что я вечно все путаю.

– Да все я прекрасно помню. – Эрик уселся, сложил руки на коленях, глубоко вздохнул. – Запах дыма, почерневшие стены. То, что кухня осталась нетронутой, даже ходики тикали, и полотенце было сложено и лежало на сушильной доске. Я ничего не забыл.

Он взял камеру, стал вертеть ее в пальцах.

– Но зачем Гарольду понадобилось забирать это?

– Может, для сохранности? – предположила Дороти. – Чтоб жулики не утащили?