Срочно в номер

Смат покосился на них и походя бросил:

– Есть такая старомодная привычка. Называется усердие в работе.

– Я тоже старательный, Смат. Вы это знаете. Дайте мне шанс показать себя. Дайте мне показать мои достоинства.

– У тебя множество шансов.

Ларкин был рад уйти на Розенс Гарден, к Френку Эдварду Петтингейлу, сторожу в парке, секретарю объединения квартиросъемщиков и вечному возмутителю спокойствия. Он прочитал в архиве все, что о том было известно, и был до известной степени подготовлен к встрече с этим сгустком опасной энергии. Петтингейл восседал в забитой вещами задней комнате типового домика, построенного в наихудшем во всем городе районе, и разговаривал по телефону.

Ларкин ждал и слушал. Петтингейл разговаривал с кем-то по имени Сэм. У Сэма, кажется, возникли проблемы.

– Не имеет значения, - говорил Петтингейл. Он повторял это уже не в первый раз.
– Делай, что должен, а остальное предоставь мне.

Он жестом пригласил Ларкина садиться.

– Какая разница? Не имеет значения. Да... Да... Да. Замечательно. Очень хорошо. Ладно, до скорого, Сэм. Перезвони попозже. Ко мне пришли.

Ларкин извинился.

– Ничего-ничего, - Петтингейл отодвинул все в сторону, мое время принадлежит вам. Вы сказали, "Ревю"? Мистер?.. Очень приятно, мистер Ларкин. С "Ревю" я в хороших отношениях. Передавайте привет мистеру Голду. Мистер Голд - мой лучший друг.

– Он мне говорил о вас, - честно подтвердил Ларкин.

– В самом деле? Я знаю, почему вы пришли, мистер Ларкин. Вперед! Задавайте вопросы.

Ларкин задал первый, и интервью началось.

– 99, 9 процентов населения города относятся к этим обещаниям с глубоким недоверием. Я знаю, так обычно и бывает, и все же это так. В адрес члена магистрата Кэйси и суперинтенданта Хатчета высказывают серьезные претензии. Все говорят, и никто ничего не делает. Это мое последнее слово. Я за то, что произойдет.

Ларкин хмыкнул в знак согласия.

– Если честно, вы заметили, что ничего не происходит? Если не считать полчищ чужаков в форме?

– Полиция...
– робко начал Ларкин.

– Господи, полиция!
– Петтингейл одним движением руки стер её со стола и сказал, что если Ларкин хочет, то он ему кое-что расскажет.

Через непродолжительное время Ларкин вышел от него и спросил, как пройти к миссис Мэри Моррис, президенту женской лиги баптистов. Та объяснила Ларкину, что она заодно с Петтингейлом. Если Ларкин сядет у окна, чтобы записать, она сообщит ему, что...

Ларкин заполнил безупречной стенографией двенадцать страниц. На обратном пути он внезапно решил зайти к директрисе женской школы.

У той кабинет был заставлен массивными книжными полками. Она очень точно выговаривала каждый звук и при этом немного наклонялась вперед, как будто оправдывалась.

– Теперешняя ситуация ненормальна. В школе, мистер Ларкин, 647 учениц. И это только небольшой процент городской молодежи, которой угрожает опасность. У них есть право на защиту. Которую им, однако, никто не может гарантировать.

– Вы можете сказать, какие меры следует принять дополнительно?

– Я могла бы вам посоветовать поговорить с мистером Петтингейлом. Мы... я... школа, разумеется, не хочет отождествлять себя с какими-либо политическими или религиозными организациями. Только...

Дальнейшие визиты завершили общую картину. Джим исписал весь блокнот и вынужден был начать новый. Перечитав свои заметки в автобусе на обратном пути, он погрузился в нелегкие размышления.

– Только ключевые слова, - велел Смат, - Выпишите их так, чтобы можно было быстро получить общее впечатление: сегодня вечером и завтра утром мы с этим продолжим. Когда будете готовы, Джим, остановитесь на этом и отдохните. Сходите в кино.

– "Великолепный Джек" в "Одеоне", - радостно предложил Джесс.
– Эй, Смат, можно мне тоже немного отдохнуть?

– Почем бы нет? Все равно от тебя никакого проку.

Когда Ларкин уходил, Джесс догнал его на лестнице:

– Выпьем, Джим?

– Немного рановато для меня, - вежливо отказался тот.

– Тогда, может быть, по чашечке мокрого древесного угля у Дорис, владелицы дивного кофейного агрегата?

– Хорошо, но недолго. Мне нужно написать письма.

– Ах, вы ещё занимаетесь подобными вещами? Я давно бросил. Сегодня люди не изливают душу на бумаге. Личный контакт - большой плюс...

Непрерывно болтая, Джесс вел его в кофейню напротив собора. Ларкин сел на высокий табурет, нащупал опору для ног и пригубил черный, как смоль, кофе из стаканчика. Джесс прервал словесную атаку.

– Я должен вам кое-что сказать, Джим. Я восхищаюсь вами. Нет, не сочтите это шуткой. То, что вам удается - просто сказка. Но что меня больше всего поражает - что, судя по всему, вам это ещё и доставляет удовольствие.

Ларкин размешал сахар.

– Мне нравится чем-нибудь заниматься.

– Да, но...
– Джесс откинул волосы с лица, - Вы ведь понимаете, у каждого свой род активности. Я - мечтатель. Я полон неисчерпаемых идей, которые никогда не смогут осуществиться.

– В этом вы не одиноки, - тактично согласился Ларкин.

– Вы не находите это оригинальным? Вы правы. Не в бровь, а в глаз! Я действительно должен когда-нибудь проснуться и начать чтонибудь делать. Банти тоже мне так говорила. Банти - чудесное дитя, не правда ли?

– Мне кажется, она ведет себя немного замкнуто.

– Никаких уверток, счастливчик Джим. Ну, в самом деле, разве она не лучшее, что может предложить этот город?

Ларкин улыбнулся.

– Я ещё не дошел до того, чтобы следить за конкуренцией.

– Ах, черт возьми, Ларкин. Это происходит из-за нашей профессии. Ваши слова так же бессмысленны, как и слова людей, которых интервьюируют по поводу расовых проблем. Избавьте меня от этого. У меня Банти стоит под номером один. Одно это - уже показатель.

Ларкин пил переслащенный кофе и молчал.

– Мы с ней на одной волне. Меня от неё в дрожь бросает.

– Очень рад за вас.

– Вы мне не верите?

– Почему? Собственно говоря, меня это не касается.

– Нет.

Джесс отодвинул чашку, повернулся на стуле и наградил Ларкина сияющей улыбкой.

– Нет, это вас действительно не касается.

12.

Ларкин отправился домой и принялся за письма.

Миссис Кеттл прогромыхала вниз, чтобы спросить через дверь, следует ли ей что-нибудь приготовить. Он отказался, но потом передумал и попросил об этом. Спустившись в столовую, он уже пожалел об этом решении. Впрочем, он знал, что так и будет.