Сталин. Большая книга о нем

«В последние предвоенные недели я наблюдал, как занимается правительство вопросами безопасности. Это подталкивало меня на принятие мер предосторожности по своей линии и по линии местного командования. Это оказало влияние и на перевод флотов на повышенную готовность 19 июня 1941 г. <…>

И в то же время я не присутствовал ни на одном совещании, где бы рассматривался вопрос готовности Вооруженных Сил и флотов в целом к войне. Мне были известны многочисленные мероприятия распорядительного порядка по Советской Армии, но до Наркомата ВМФ не доходили указания о повышении готовности или поступках на случай войны».

Здесь адмирал слишком много на себя берет, заявляя такое. Ведь он сам не на всех совещаниях в кабинете Сталина бывал в июне 1941 года. Все, что надо по флоту, до наркома ВМФ доведут. Кузнецов потом сетовал, что было бы лучше, если бы наркомат ВМФ подчинялся главе правительства напрямую, как отдельное ведомство. Но скорее всего Кузнецов жалел, что не лично Сталин как секретарь ЦК курировал флот, – тогда было такое курирование.

«Думается, Сталин колебался: ему хотелось всячески оттянуть войну, а с другой стороны, видимо, было желание призвать к бдительности и повышению готовности.

Так, его речь на приеме выпускников академий 5 мая 1941 г. не оставляла сомнений в этом. В его открытом выступлении говорились вещи явно секретные, и не случайно о сказанном тогда помнят все присутствовавшие. Вспоминаю, кто-то сказал мне тогда: "Это для устрашения Гитлера". Возможно! Возможно и то, что, высказавшись за вероятность войны, Сталин думал, что все высокие начальники, от которых это зависело, примут надлежащие меры».

Вот это суждение адмирала кажется наиболее верным, важным и заслуживающим внимания – Сталин слишком положился на «чувство долга» наркома и нач. ГШ и на то, что эти руководители и сами «примут надлежащие меры» без излишней опеки и напоминаний с его стороны. Ведь Сталин допустил еще одну огромную ошибку, когда для того, чтобы «не нервировать» военных излишним надзором со стороны Л. Берии, в феврале 1941 года переподчинил особые отделы, военную контрразведку наркомату обороны.

В итоге информация о возможном саботаже зависала у военных. А после начала расследования дела Павловых, в середине июля, эти доклады показали всю неприглядную картину саботажа военными приказов Москвы – см. доклады особых отделов (3-го управления) в статье М. Мельтюхова «Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня – 9 июля 1941 г.)». Вышла она в 2009 году в сборнике о начале войны в издательстве «Яуза» (выложена на.

По ЗапОВО: «…Согласно рапорту начальника 3-го отдела 10-й армии (начальника контрразведки армии. – Авт.) полкового комиссара Лося от 13 июля, “9-я авиадивизия, дислоцированная в Белостоке, несмотря на то, что получила приказ быть в боевой готовности с 20 на 21 число, была также застигнута врасплох и начала прикрывать Белосток несколькими самолетами МиГ из 41-го полка” (там же. Д. 99. Л. 331)…»

То есть приведение в боевую готовность авиационных частей происходило так же, как и наземных войск, еще до 20–21 июня, но часть командиров проигнорировала эти приказы! (Командира этой 9-й САД расстреляли. Подробнее о ВВС и ПВО округов поговорим в отдельной главе…)

По этим докладам видно, что приказы о повышении боеготовности войск западных округов перед 22 июня проходили не только через командиров и особистов, но и по линии политорганов РККА. Но возвращаемся к Н.Г. Кузнецову, который, похоже, имел об этом смутное представление (или делал вид):

«Мне представляется совершенно необоснованным утверждение, что И.В. Сталин переоценил силу договора с Германией. Этому трудно поверить, исходя из того, что Сталин считал фашизм и Гитлера своими самыми непримиримыми врагами. В этом он, конечно, был убежден и после войны в Испании. Как опытный политик и лично хитрый человек, он не мог чрезмерно доверять вообще какому-либо договору, а тем более договору с Гитлером.

Это подтверждается и высказываниями Сталина как в момент подписания договора, так и позднее. После приема Риббентропа в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца, оставшись в своей среде, Сталин (по словам очевидцев, и в частности В.П. Пронина, сидевшего на приеме между Сталиным и Риббентропом) прямо заявил, что “кажется, удалось нам провести немцев”. Похоже на то, что он сам собирался обмануть, а не быть обманутым.

Из последующих косвенных разговоров со Ждановым я мог вынести заключение, что договор еще будет действовать долго, но не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому, что “война на Западе затягивается” и наши противники (Германия и Англия) будут длительное время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудам и готовиться к войне. Против кого? Ввиду того что Сталин, как мне кажется, верил больше в победу Гитлера (к чему были все основания по ходу войны в те годы), то, стало быть, и воевать он собирался с фашистской Германией. Да и территориально это было наиболее вероятно.

Этим неверным предположением, что “война на Западе затянется”, и объясняется непринятие конкретных мер по повышению готовности Вооруженных Сил в 1939–1940 гг. Дескать, главное, вроде наращивания дивизий и оружия, делается, границы на западе и юге отодвигаются, и идет создание новой оборонительной линии. Остается в случае необходимости привести армию в полную готовность. Вот в этом и заключалась первая крупная ошибка. Армию привести в готовность следовало раньше. Она должна была учиться по планам войны.

Этим нужно было заниматься ежедневно, хотя бы и не ожидалось скорой войны. И.В. Сталин не понимал значения кропотливой и длительной работы с разработкой и введением в жизнь оперпланов. Не придавали этому большого значения и военные руководители. А им это следовало понимать больше, чем штатскому Сталину».

Примерно это сегодня твердят и сторонники Резуна и сторонники официоза – мол, следовало шибче работать в деле повышения боеготовности армии и страны к войне. Но Сталин верил в силу договора о ненападении и поэтому ничего особого не делал. Либо верил военным и пустил дело «на самотек»…

На подобные высказывания очень жестко реагировал впоследствии В.М. Молотов, мол, надо было этих «советчиков» поставить руководить страной, тогда они показали бы, как надо было к войне готовиться в эти полтора – неполных два года…

«Потом, с начала 1941 г., события стали развертываться ускоренными темпами, и тогда Сталин допустил вторую ошибку. Вместо того чтобы объективно оценить обстановку, признать свое прежнее ошибочное представление о начале возможного конфликта, он с удивительным упрямством, характерным для него, продолжал уверять в невозможности нападения. И совсем не потому, что верил в договор, а исходя (иногда слепо) из своих однажды принятых решений и сделанных выводов, он отрицал возможность скорой войны. На это толкало его и окружение».

В спорах на исторических интернет-форумах в таких случаях просят: «Дайте ссылочку» – где и когда, в присутствии каких лиц (и подтверждают ли эти лица данное) Сталин такое высказывал…

«А к этому еще добавилось опасение вызвать конфликт раньше времени. С таким мнением Сталина и застала война, хотя накануне он и отдал приказание о повышении готовности».

Вот это верно – даже отдавая приказы о повышении боевой готовности с 11 июня, Сталин всячески ограничивал военных – шли запреты занимать вплоть до 22 июня полевые укрепления на границе (предполья), запрещалось в случае нападения без особого приказа пересекать границу, требовалось уничтожать врага только на своей территории, что вполне разумно.