Сталин. Отец народа
Шрифт:
Петр Паламарчук, биограф Солженицына, возможно, с подачи самого Исаича, решил, что его герой должен врезаться в память грядущих поколений как командир артиллерийской батареи, но это не так, потому что служба в АИР представляет собой всего лишь «кабинетный шпионаж» и требует лишь умения чётко работать с акустическими устройствами.
Далее биограф сообщает нам, что в феврале 1945 года, то есть всего за три месяца до окончания Великой Отечественной войны, капитан Солженицын был арестован из-за отслеженной в переписке критики И. В. Сталина и осуждён на восемь лет, из которых полгода провёл на следствии и пересылках, почти год — в лагере на Калужской заставе в Москве, около четырёх — в тюремном НИИ и два с половиной года — на общих работах в Казахстанском Особлаге.
Сексот Особлага
Зададимся вопросом: «находясь в частях «особой секретности», мог ли Солженицын не знать, что вся его (и не только его) переписка подвергается перлюстрации? Ясно, что не знать он этого не
И. В. Сталина в переписке, или это тоже ложь? Не посмел бы. Да и за что критиковать-то? Ведь это был не напряжённый и безысходный июнь 1941-го, а победоносный февраль 1945-го. Да и не враг Исаич самому себе, чтобы вот так, не за здорово живёшь, класть свою «бесценную» голову на плаху. Просто он сознательно допустил некоторые политические фривольности в переписке в надежде, что его откомандируют в глубокий тыл, ну, к примеру, охранять какой-нибудь мостик на Волге или на Дону, где он сможет предаться умозрительным экзерцициям. Не более.
Но не тут-то было. Не рассчитал Акела, промахнулся и «загремел». В лагере Солженицын стал заниматься доносительством, не бедствовал, и получил оперативную кликуху «Ветров». В «Военно-историческом журнале» № 12 за 1990 год опубликован чрезвычайно любопытный документ, который позволяет нам оценить по достоинству якобы «живущего не по лжи» Солженицына.
«Сов. секретно.
Донесение: С/о «Ветров» от 20.01.1952.
В своё время мне удалось, по вашему заданию, сблизиться с Иваном Мегелем. Сегодня утром Мегель, встретив меня у пошивочной мастерской, полузагадочно сказал: кто был ничем, тот станет всем!». Из дальнейшего разговора с Мегелем выяснилось, что 22 января з/к Малкуш, Ковлюченко и Романович собираются поднять восстание. Для этого они уже сколотили надёжную группу, в основном, из своих — бандеровцев, припрятали ножи, металлические трубки и доски. Мегель рассказал, что сподвижники Романовича и Малкуша из второго, восьмого и десятого бараков должны разбиться на четыре группы и начать одновременно. Первая группа будет освобождать «своих».
Далее разговор дословно: «Она же займётся и стукачами. Всех знаем! Их «кум» для отвода глаз в штрафник затолкал. Одна группа берёт штрафник и карцер, а вторая в это время давит службы и краснопогонников. Вот так-то!». Затем Мегель рассказал, что третья и четвёртая группы должны блокировать проходную и ворота и отключить запасной электродвижок в зоне.
Ранее я уже сообщал, что бывший полковник польской армии Кензирский и военлёт Тищенко сумели достать географическую карту Казахстана, расписание движения пассажирских самолётов и собирают деньги. Теперь я окончательно убеждён в том, что они раньше знали о готовящемся восстании и, по-видимому, хотят использовать его для побега. Это предположение подтверждается и словами Мегеля: «А полячишко-то, вроде умнее всех хочет быть, ну, посмотрим!».
Ещё раз напоминаю в отношении моей просьбы обезопасить меня от расправы уголовников, которые в последнее время донимают подозрительными расспросами.
Как выяснилось на судебном процессе оставшихся в живых «заговорщиков», на самом деле заключённые лагеря «Песчаный», что расположен под Карагандой, намеревались 22-го января 1952 года обратиться к руководству лагеря с просьбой об улучшении режима содержания. Но из-за доноса Солженицына — «Ветрова» они были встречены автоматными очередями. Многие из них были убиты, выжившие получили по 25 лет заключения.
Автор публикации, сидевший в Особлаге с Солженицыным за измену Родине во время войны, переданный датчанами в руки «Смерш» и реабилитированный Хрущёвым Л. Самутин, сообщает, что свидетель Иван Мегель (который чересчур «разоткровенничался» перед «Ветровым», зная наверняка, что об этом будет донесено начальству и, очевидно, преследуя какие-то свои цели, ну, к примеру, месть за притеснения трём «бендеровцам» — Малкушу, Ковлюченко и Романовичу — Л. Б.) был убит под шумок прицельным выстрелом в голову, так как представлял опасность для разоблачения секретного осведомителя лагерного руководства — Солженицына.
Просидев «от звонка до звонка», Солженицын был освобождён аккурат (бывают же такие совпадения) в день смерти И. В. Сталина — 5 марта 1953 года. И здесь идёт очередная беспардонная ложь: «И тут же на меня наваливается лютый рак, когда по приговору врачей остаётся жизни не больше трёх недель… Однако, я не умер (более того, до сих пор ещё не умер, хотя с той поры прошло полвека — Л. Б.). При моей безнадёжно запущенной острозлокачественной опухоли это было Божье чудо, я никак иначе это не понимал». (А ещё говорят, рак неизлечим! Либо люди врут, либо врёт Исаич, либо Исаич за болтовнёй о «божьем чуде» скрывает, что продал свою душу Сатане — Л. Б.).
Жизнь по лжи
И всё же Солженицын благодарен своей судьбе, что видно из его признания: «Страшно подумать, что б я стал за писатель, если б меня тогда не посадили».
Вот, к примеру, как Солженицын лживо описывает «поведение» И. В. Сталина в ноябре 1941 года: «Сталин в страхе уезжает в Куйбышев и из бомбоубежища неделю названивает: сдали ли Москву? Поверить не мог, что остановили. Молодцы, конечно, молодцы. Но многих пришлось убрать: это будет не победа, если пронесётся слух, что Главнокомандующий временно уезжал. Из-за этого пришлось седьмого ноября небольшой парад зафотографировать!» (Ах, Солженицын! Как говорится, бить вас некому… Ведь что-что, а этот «небольшой» парад — исторический парад 7 ноября 1941 года, и речь И. В. Сталина 6 и 7 ноября 1941 года, которые передавали все ведущие радиостанции мира, отрицать не надо было бы — это уже факт истории, настолько плотно припечатанный к ней, что «опровергать» его просто бессмысленно. И ни в какой Куйбышев Сталин не уезжал. На вопрос Ф. Чуева, заданный В. Молотову, были ли у Сталина колебания в октябре 1941 года — уехать из Москвы или остаться, — Вячеслав Михайлович ответил: «Это чушь, никаких колебаний не было. Он не собирался уезжать из Москвы. Я выезжал всего на два-три дня в Куйбышев и оставил там старшим Вознесенского. Сталин сказал мне: «Посмотри, как там устроились, и сразу возвращайся». Из беседы Ф. Чуева с В. Молотовым Цит. по: Чуев Ф. С.68). Один из защитников Сталинграда писал в газете «Красная звезда» 11 августа 1990 года: «Разве не ясно, что если бы в октябре 1941 года Сталин уехал бы из Москвы в Куйбышев, то через неделю война бы закончилась победой Гитлера, что только благодаря отказу Сталина оставить Москву, он нас спас от неминуемого поражения». Зачем же «ля-ля тополя», Исаич, а? — Л. Б.).
Впрочем, у самого Солженицына есть целая философия на этот счёт: «А я считал: пусть пожнёт Сталин посев своей секретности. Он тайно жил — теперь каждый имеет право писать о нём всё по своему представлению». Исходя из этой совершенно чудовищной антиисторической «концепции», Солженицын, вопреки трезвому совету Твардовского убрать главу «Этюд о великой жизни» (о царе-батюшке Николае Романове — Л. Б.) из романа «Красное колесо», оставил её в неизменённом виде («где я излагал и старался психологически и внешними фактами доказать версию, что Сталин сотрудничал с царской охранкой»). Так сексот «Ветров», поощряемый антисталинской генеральной линией хрущёвской КПСС, решил примерить на мёртвого Сталина свою грязную сорочку: мол, и «Сталин тоже был сексотом…».
«Крёстный папаша» Исаичей
А «подарил» нам этого Исаича его «крёстный папаша» — Никита Хрущёв, усмотревший, надо отдать ему должное, в графомане Солженицыне не столько литературные (Хрущёв, по его собственному признанию, книг почти совсем не читал, всё больше предпочитал смотреть фильмы — Л. Б.), сколько именно сексотские данные, и был первым, кто дал «зелёную улицу» его рассказу, по недоразумению названному повестью — «Один день Ивана Денисовича».
В своих мемуарах Хрущёв пишет: «Я горжусь, что в своё время поддержал одно из первых произведениё Солженицына… Биографии Солженицына я не помню. Мне докладывали раньше, что он долгое время сидел в лагерях. В упоминаемой повести он исходил из собственных наблюдений. Прочёл я её. (Тоже врёт. Не сам прочёл, а читал Хрущёву и Микояну его помощник Лебедев — Л. Б.). Тяжёлое она оставляет впечатление, волнующее, но правдивое. А главное, вызывает отвращение к тому, что творилось при Сталине… (Вот, что для Хрущёва было главным, оказывается, в этом омерзительном опусе — Л. Б.). Сталин был преступником, а преступников надо осудить хотя бы морально. Самый сильный суд — заклеймить их в художественном произведении. Почему же, наоборот, Солженицына сочли преступником?»
А, действительно, почему? Да потому, что графоман-антисоветчик Солженицын оказался редкой находкой для Запада, который поспешил в 1970 году незаслуженно присудить автору «Ивана Денисовича» и ещё нескольких рассказов и одной статьи, Нобелевскую премию в области литературы — факт беспрецедентный. (Наверное, сам Нобель перевернулся бы в гробу, узнай он об этом! — Л. Б.). Как пишет Александр Шабалов в книге «Одиннадцатый удар товарища Сталина», Солженицын Нобелевскую премию вымаливал, заявляя: «Мне эту премию надо, как ступень в позиции, в битве! И чем быстрее получу, тем твёрже стану, тем крепче ударю!». И, действительно, имя Солженицына стало знаменем диссидентского движения в СССР, сыгравшего в своё время огромную негативную роль в деле ликвидации советского социалистического строя.
Большинство его опусов впервые увидели свет «за бугром». «Техника нынешняя позволяет набирать самим, в нашей глуши, — тоже как бы Самиздат, в изгнании. Набранный таким образом текст последний раз правится и отправляется для напечатания в Париж. А оттуда дорога ведёт прямо на Москву», — весьма коряво пишет претендент на «великий» русский писатель ХХ века в предисловии к первому тому собрания «сочинений» в 18 томах, изданных в 1988 году.
Центральное место среди его пасквильных «творений» занимает бездарнейший и сумбурнейший «Архипелаг ГУЛАГ».