Сталинские соколы. Возмездие с небес

Гейнц Бэр, 1913 г. р. – 220 побед, прошел карьеру от унтер-офицера до подполковника, считался настырным агрессивным бойцом, большее число своих побед одержал на Западном фронте, был сбит восемнадцать раз, в конце войны командовал реактивной эскадрой, погиб в 1957 г. в авиакатастрофе.

Зеленое сердце

Мой отец, потомок древнего тюрингского рода, не в восторге от личности Адольфа Гитлера, и считает этого героя-ефрейтора политическим выскочкой. Но отец, будучи человеком объективным, признает его заслуги по выводу Германии из плачевного состояния, в котором оказались наши земли после унизительного Версальского мира. Экономика, разоренная репарациями, наконец, вышла из упадка и начала расти. Развивалось все. наука, промышленность, культура. Правда мой почтенный батюшка, участник мировой войны, в последнее время, проникнувшись столетними идеями пацифизма Берты фон Зуттнер и Альфреда Нобеля, считает, что Гитлеру нужно было остановиться на Австрии и Чехословакии, а не разжигать новую европейскою бойню. Но что поделать, аристократия все меньше и меньше влияет на умы мясников и пивоваров, а последние, насидевшись в своих пивных, захотели личного мирового успеха под личиной внешнего реванша.

Когда началась польская кампания и последующее за ней продолжение, я находился в призывном возрасте. Положение семьи и прошлые военные заслуги отца позволяли мне выбрать любую карьеру. И хотя я, не будучи пацифистом как отец, воевать особенно не хотел, убедившись, что призыва в армию не избежать, и подумав, что не хочу, подобно отцу просиживать в грязных окопах, подал заявление в Люфтваффе.

Наши успехи во Франции, заставшие меня в летной школе, окончательно убедили в правильности выбранного Гитлером и его нацистской партией курса. Германия, встав с колен, обрела былое эпическое величие и достойные жизненные ориентиры. После взятия Парижа даже мой отец ничего уж не возражал против политики реванша. Он испытал некоторый шок только после начала войны еще и на востоке, считая войну на два фронта повторением ошибки двадцатипятилетней давности. Но что делать, войну легко начать, но трудно остановить. Наша нация воюет и мы, ее мужчины должны быть в первых рядах, а меня, как говориться, обязывает еще и происхождение.

Пройдя все уровни почти двухлетнего обучения, к середине лета 1941 года я имел учебный налет на «Мессершмитте 109» около ста сорока пяти часов, в том числе на пилотаж – двадцать пять, по маршруту – пятнадцать, по кругу – пятьдесят и на отработку приемов воздушного боя – пятьдесят пять часов. С первого самостоятельного полета я полюбил этот мощный и одновременно маневренный самолет. Сложный на взлете и посадке, но послушный и агрессивный в воздухе. В Мессершмитте чувствуешь себя королем неба!

Закончив обучение, надев летную куртку с четырьмя крыльями на петлицах, двумя звездочками оберфельдфебеля на погонах и пилотку с нашивкой Люфтваффе, я получил направление на восточный фронт в I группу 54-й истребительной эскадры «Зеленое сердце», продвигающуюся с группой армий «Север» к Ленинграду. Выбор мой был не случайным, я сознательно просил зачислить меня в «Грюнхерц», ведь эмблема эскадры пошла от герба моей родной Тюрингии, а командир эскадры майор Ханнес Траутлофт был моим земляком. Еще проходя обучение в летной школе, я интересовался биографией этого тюрингца – прославленного летчика легиона «Кондор», прошедшего в свое время подготовку в Липецкой авиашколе в числе ста двадцати лучших истребителей Германии.

Ах, Тюрингия, Тюрингия – «Зеленое сердце Германии», ведущая свою родословную от вероломных королей. Герменефреда, Бертахара и Бадериха, ставших жертвой собственных междоусобиц и мстительных франков, твой Тюрингенский лес помнит духовные искания Гете и баллады Шиллера, в зелени твоих деревьев покрывающих склоны крутых гор черпал вдохновение Бах! Здесь прошло мое детство, когда я увижу тебя снова!

Получив на заводе новенький, пахнущий свежей краской «Фридрих» в составе небольшой группы мы вылетели на восток. Маршрут проходил через Ливонию, где мы сделали промежуточную посадку на прекрасно оборудованном аэродроме. Там я впервые увидел русских военнопленных, они имели вид удрученных оборванцев, победить таких труда не составит! После заправки самолетов, обеда и короткого отдыха взяли курс на северо-восток и перелетели в Псковскую губернию, где находился аэродром базирования нашей группы. Сели на полевой аэродром в районе деревни Заруденье, который-то и аэродромом нельзя назвать, так. пыльное ровное поле. Нас разместили в палатках, и мы начали знакомство с частью.

Я был зачислен во вторую эскадрилью первой группы пятьдесят четвертой истребительной эскадры. Моим старшим командиром стал гауптман Эрих фон Зеле, недавно назначенный командиром группы. Быт был спартанским. жили в палатках, мылись в речке Плюса, оборудование пыльного полевого аэродрома было примитивным. Впрочем, этих неудобств мы не ощущали, спасала летняя жара и наша молодость. Пребывание в российской глуши казалось нам больше приключением, чем тяготами, тем более что война не должна продлиться слишком долго, ведь когда мы прибыли в часть, войска группы армии «Север» уже ворвались в Старую Руссу.

«Грюнхерц» начала свою войну с первых дней компании и имела ошеломляющие успехи в разгроме противника. Самым значительным было уничтожение шестидесяти пяти «красных» бомбардировщиков в течение нескольких вылетов в один день двадцать девятого июня в районе переправы через Даугаву. 18 июля подразделение Траутлофта праздновало свою пятисотую победу на Восточном фронте. Все мы, молодые летчики, хотели походить на «хитрого лиса» мастера воздушной охоты Ганс Филиппа, чей полет Траутлофт называл танцем, понятным только специалистам, ну, или на менее титулованных. Ханса Гетца или Гюнтера Бартлинга – участников европейской компании. С такими пилотами мы быстро сломим сопротивление русских. Впрочем, что я знал о России – огромной полувосточной варварской стране, пока только то, что там не найти хорошего алкоголя. Именно поэтому мой новенький «Фриц» принес из Германии не только меня, но и ящичек элитного французского коньяка – будет, что выставить товарищам по случаю побед, в коих я несомневался.

Впрочем, все было не так гладко, как рассказывала наша пропаганда. Уже освоившись в группе, я узнал, что с начала восточной кампании эскадра потеряла до тридцати процентов личного состава. Русские показали себя трудным противником. Нас даже ознакомили с приказом, запрещающим маневренные бои на виражах с «крысами» и «иванами». Кто-то из летчиков пошутил по этому поводу. не загоняйте «крысу» в угол, чтобы она не вцепилась вам в глотку!

Освоившись с бытом, мы были допущены к обучающим полетам, обязательным для прибывшего пополнения в течение четырех недель.

Мессершмитт, на котором я начал воевать, был последней модификацией Бф.109Ф, оснащенной мотор-пушкой и двумя пулеметами. Уже в эскадрильи на него нанесли опознавательные знаки. «зеленое сердце» с орлом на гербе и красного дьявола с трезубцем.

Пока мы вводились в строй, подразделения «Грюнхерц» поддерживали бомбардировщики в районе озера Ильмень, под Кингисеппом, совершили налет на остров Сааремаа. В одном из воздушных боев под Нарвой был ранен знакомый мне Гюнтер Бартлинг, он смог дотянуть до аэродрома, и был отправлен в госпиталь.

Мы рвались в бой, прося сократить вводную программу и командование пошло нам на встречу. На утро 18 августа был назначен мой первый боевой вылет. Собственно говоря, боевым его можно было назвать весьма условно. В составе эскадрильи в 6.00 утра нам предстояло вылететь на прикрытие района Спасская-Полисть, где находилась наша авиабаза. Мы не должны были пересекать линию фронта, а большое число самолетов гарантировало защиту любого из нас. Однако, мой первый боевой вылет, запомнившийся на всю оставшуюся жизнь, вышел не таким гладким, как предполагалось, а точнее сказать – вообще не вышел.

Сегодня на взлет выстроилась вся эскадрилья – двенадцать самолетов, только работаем по разным целям. В нашей группе, летящей в район Спасской Полисти, четыре пары, я взлетаю восьмым. Взлет парами невозможен из-за поднимающихся столбов пыли от идущего впереди самолета. Когда часть Мессершмиттов уже была в воздухе, объявили воздушную тревогу. К аэродрому, прячась в утренней дымке, приближались советские самолеты. Так получилось, что мой ведущий успел взлететь, а я замешкался и начал взлет в момент русской атаки. Разбегаться по полосе во время штурмовки аэродрома дело ужасное, нервы трепещут, чувствуешь себя беспомощным. Я очень спешил оторваться от земли и потянул ручку раньше времени, произведя отрыв на малой скорости и сразу начал убирать шасси – последнее спасло меня от неминуемой гибели. Самолет, не успев набрать скорость, задрожал и плашмя спарашютировал «на живот» подламывая убирающиеся стойки и ломая винт. В момент падения я еще не понимал что происходит, анализ был сделан позже. Если бы стойки не успели убраться, они бы подломились, и скапотировавший самолет неминуемо убил бы меня. А так «Фридрих», пропахав на брюхе несколько десятков метров, гремя и разрушаясь, остановился на краю поля. Я получил только ушибы, но самолет, мой новенький Бф-109, был разбит в щепки.