Стань светом моим

Наивные рассуждения сына вывели меня из апатии. Оторопело взглянула на мужа, не зная, как поступить. Тот тоже был растерян.

– Ты прав, сынок, - проговорил, наконец, он бодрым тоном. – Мы так и поступим. А теперь не пора ли тебе искупаться перед сном? – Чуть помедлив, добавил мягко: - Мама сегодня классную причёску сделала, ты обратил внимание? – И схватив в охапку мгновенно повеселевшего сынишку, потащил его в ванную.

Ну, надо же, всё-таки заметил мою новую стрижку! Тем не менее это ничего не меняет. А уж тем более всё склеить и связать в жизни обычным переплетением мизинцев невозможно, только в детстве веришь в такое примирение.

Увы, скоро и моему сыну придётся узнать, что пальчики не всегда помогают – его родители расстанутся навсегда.

Глава X

Мне повезло: билеты до Москвы на самолёт в кассе аэроагентства были. До аэропорта нас с Тошкой доставил Андрей – он сам настоял на этом.

О предстоящей поездке Валере ничего не сказала – ни вечером, ни утром, когда он разбудил меня, удивлённый, что не встаю на работу. Конечно же, моё сообщение об увольнении из издательства и переходе в газету пролетело мимо его влюблённых ушей.

Я написала ему записку. Сначала одну, потом, после повторного телефонного разговора с бабушкой, другую.

– Ты не должна терпеть унижение, - сказала мне бабушка, выслушав, во сколько прибываем мы с сыном в Москву, - в нашем роду гордые женщины. Обязательно найдёшь того, кто полюбит тебя. Так что приезжай сюда без возврата и насовсем.

Я заикнулась было о необходимости подачи заявления на развод и выписки из квартиры - это надо сделать здесь.

– Разве это сегодня проблемы!
– возразила мне бабушка. – Слава Богу, живём в современном мире. Всё можно устроить отсюда или через адвоката.

Складывая вещи в дорожную сумку, положила туда свои и Тошкины фотографии, также расписку Валеры, данную мне им перед свадьбой, которую, сама не знаю почему, сохранила.

Мужу написала коротко: «Уезжаем в Москву. Не к отцу. Подам на развод так быстро, как смогу. Ты свободен!»

У меня было ощущение, что я никогда не вернусь назад. Какая-то часть меня, та, что связана с Валерой, умерла, образовавшаяся пустота делала меня равнодушной ко всему. Даже когда Андрей сказал, что найдёт меня в Москве, не возразила, мало того, дала ему бабушкин и дедушкин адрес.

При встрече с бабушкой - именно она меня встречала в аэропорту, - несмотря на все мои страхи, не чувствовалось между нами неприязни и настораживающей неискренности. Напротив, обе мы инстинктивно потянулись друг к другу сразу, ощущая родство.

Для своих шестидесяти восьми лет она выглядела даже очень ничего. Голубые глаза, схожие с моими, смотрели живо и с интересом. Волнистые густые русые волосы, в которых не было седины («Я их крашу», - отметила бабушка), подстрижены под каре. Стройная и высокая, выше меня почти на полголовы, одетая в красивый бежевый шерстяной брючный костюм, она годилась мне скорее в мамы, чем в бабушки.

До дома мы добрались на такси. Квартира мне показалась невероятно большой, несмотря на то, что в ней только три комнаты. Но они отдельные и такие вместительные, что каждую можно бы преспокойно перегородить на две приличных размеров комнаты. К тому же в квартире просторные прихожая и коридор.

Остеклённая угловая лоджия тоже не маленькая, причём, выглядит как ухоженная деревенская веранда, так как стены обиты деревянными планками, покрытыми лаком. В ней диван, шкаф, кресло и много горшков с цветами – при необходимости летом здесь можно спать.

О дедушке ещё в такси узнала, что он учёный и занимается микробиологическими исследованиями, стал академиком ещё до моего рождения. Из-за непутёвой дочери, вышедшей замуж за американца, у него в восьмидесятые годы были неприятности.

– Если б не они, - с горечью сказала бабушка,- тебя бы мы у твоего отца отстояли. Он воспользовался нашей беспомощностью и увёз тебя туда, где мы даже встретиться с тобой не могли. Он не допускал нас к тебе, и судебное решение для него было не указ. А потом ты выросла и не захотела уже сама нас знать. – В голосе бабушки послышалась обида. – Я несколько раз пыталась с тобой связаться, ездила дважды на Дальний Восток. Меня не впустили в военный городок, где вы жили.

Ни о чём таком я и не предполагала. Мне горько было также узнать, что моя мать много раз пыталась забрать меня с собой, но отец был категорически против, он не позволил ей встретиться даже со мной в девяностые годы, когда она свободно стала приезжать к родителям в Россию.

– Я не выгораживаю свою дочь, - призналась бабушка, - она скверно поступила с твоим отцом, а главное, с тобой, оставив тебя у него. Думала, оставляет временно, оказалось, почти на всю жизнь…Послезавтра они приезжают.

– С моим братом или сестрой? – спросила я осевшим вдруг голосом и затаила дыхание – почему-то во мне шевельнулась непонятная ревность.

– С американским мужем. Твоя мама так никого и не родила. Пыталась, но всё неудачно. Наверно, судьба её наказала.

Позже, уже после ужина, когда Тошка посапывал в одной из комнат, а дедушка крепко спал в другой, мы разговаривали с бабушкой до полуночи.

Всё в жизни моей матери оказалось не так банально и просто, как мне говорили родственники отца. Она страстно влюбилась в американского молодого учёного, приехавшего в дедушкин исследовательский институт по своей научной работе. Дедушка их и познакомил.

Перед отъездом на родину американец неожиданно сообщил ей, что помолвлен с дочерью друзей родителей и не знает, как теперь ему поступить. Он не может нарушить слово, но и страстно любит её. Это разбило моей матери, тогда молоденькой восемнадцатилетней девчонке, сердце. Американец уехал и не позвонил, как обещал. Через две недели позвонила его мать, которая сообщила отцу моей матери о предстоящей женитьбе сына.

– С тех пор Людмилу словно подменили. – Бабушка тяжело вздохнула, видно, переживала заново. – Стала неуправляемой, забросила учёбу в мединституте, начала пропадать вечерами. Где-то познакомилась с твоим отцом – он учился тогда в академии. Когда узнал о беременности Людмилы, как честный человек - да и любил он её - твой отец предложил ей выйти за него замуж. А она сначала ни в какую! На мои уговоры заявила: «Лучше одной, чем с нелюбимым».

– Она его ни капельки не любила? – Голос мой дрогнул от жалости к моему гордому отцу.

– Кто её знает, спать-то спала с ним, значит, что-то чувствовала, - сказала бабушка, похоже, больше из сочувствия ко мне.

Мы сидели за кухонным столом, на котором лежали открытые, не раз уже перелистанные нами фотоальбомы. Фотоснимки смотрелись как бы окнами в мамино прошлое. А в одном из них – американец, улыбающийся Эдвард Смит. Я где-то читала, что эта фамилия по распространённости в Америке стоит на первом месте, как у нас Смирнов.